Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

 Чем темнее ночь, тем ярче светят звёзды

°

Волдеморт не давал ему ни секунды, ни мгновения передышки, после того, как переместил «своего врага» на маленькое Ханглтонское кладбище с помощью Кубка огня.

Мальчик хотел убежать куда-нибудь подальше от этого пугающего и пробивающего до дрожи места.

Он хотел спрятаться от ситуации, от других людей и от своей магии, которая внезапно как будто сошла с ума: забурлила внутри него и раскалилась, словно желая выплеснуться наружу.

Он, в конце концов, просто хотел быть где угодно, только не здесь, только не на этом трижды проклятом погосте.

Змеемордое чудовище же хотело только видеть ещё больше страданий Гарри Поттера.

Оно не желало отпускать гриффиндорца из своих бледных пальцев, чуть ли до крови вцепившись в него длинными грязными когтями и крепко привязав его к каменному ангелу, стоящему над могилой его отца.

Едва ли человекоподобному монстру до сих пор было достаточно того, что он уже натворил. Он желал большего.

Ему было недостаточно того, что он заставил четырнадцатилетнего ребёнка увидеть, как умер его друг.

Ему было недостаточно того, что он заставил подростка участвовать в ритуале, воскрешающем убийцу его родителей.

Волдеморту было недостаточно превратить единственный настоящий дом Гарри в тюрьму, в которой его насильно заперли, не позволив отказаться от участия в смертельно опасном турнире, в тюрьму, обитатели которой считали Поттера мошенником и лжецом.

Ему было недостаточно того, что он убил родителей годовалого младенца и обрек его на жестокое обращение в доме родственников.

Именно из-за него ребёнок оказался в семье, члены которой не один раз говорили ребёнку о том, насколько он никчёмен, и о том, что он был относительно здоров только потому, что должен отработать свое содержание.

Ему, наконец, было недостаточно того, что он пытался убить практически беззащитного школьника каждый учебный год, пока тот находился в замке, который должен был стать островом безопасности в его странной жизни.

 — Глупо было с-сс-читать, — прошипело змеемордое чудовище. — Что этот мальчиш-шш-ка мог когда-либо быть с-сс-ильнее меня, — оно говорило не громче шёпота и тянуло все шипящие согласные, будто змея.

Монстр стоял перед связанным гриффиндорцем и, безумно ухмыляясь, разглагольствовал, оскорблял его под напряжённые смешки Пожирателей смерти, как будто это было единственным, что он вообще мог сейчас сделать.

 — Гарри Поттер избеж-шш-ал с-сс-мерти по с-сс-частливой случайнос-сс-ти, — прошипел Волдеморт. — И с-сс-ейчас я докаж-шш-у это, убив его прямо здес-сс-ь, — его красные глаза наполнились сумасшествием, как бокал наполняется алкоголем. — У вас-с на глаз-сс-ах.

Змеемордое чудовище бешено рассмеялось и яростно указало на него почти белой скрюченной рукой, в которой была зажата белая, совершенно не сочетающаяся с его чёрной одеждой и таким же чёрным характером палочка.

 — Я дам ему ш-шш-анс. Он смож-шш-ет с-сс-ражаться, — оно резко отпустило оружие и, шурша мантией, сделало шаг назад. — И у вас-с не останетс-сс-я ни малейшего сомнения, кто из нас двоих с-сс-ильнее.

Человекоподобный монстр стоял перед Гарри и издевался над «своим врагом», смотря на него сверху вниз, несмотря на то, что фактически был ниже из-за высоты статуи.

Но даже сейчас Поттер, сколько бы не искал в своем переполненном болью и странным гулом сознании, не мог найти сил ненавидеть это существо.

У него было достаточно причин для этого, но что-то внутри него не просто позволяло ему ненавидеть.

Дядя Вернон, тётя Петуния и Дадли, Пожиратели Смерти, Снейп и Драко, Дамблдор, Рон и Гермиона — этот список людей, причинивших ему зло или боль, можно было продолжать и продолжать, но ребёнок никогда не ненавидел их.

Точно так же, как он никогда не ненавидел их, он никогда не ненавидел Волдеморта.

Подросток мог только жалеть существо, которое чувствовало себя сильным, только угрожая убить четырнадцатилетнего мальчика и находясь в обществе людей, у которых не было позвоночника.

Подросток также мог только жалеть взрослых магов, которых можно было сравнить с жабами или слизняками из-за всех поклонов и поцелуев одежды их хозяина.

Гриффиндорцу потребовалась минута, чтобы заметить, что его отвязали и теперь поднимают на ноги и всовывают в его озябшие пальцы палочку.

Однако, благодаря острой боли в ноге, дающей ему ощущение реальности, ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что он должен был участвовать в дуэли с убийцей его родителей.

 — Тебя учили с-сс-ражаться на дуэли, Гарри Поттер? — тихо спросило чудовище.

Его красные глаза горели во тьме и мерцали под лунным светом. Словно два то ли рубина, то ли граната, радужки монстра переливались и то светлели, как драгоценные камни на солнце, то темнели, как будто покрываясь пылью.

К ребёнку медленно, словно он только что очнулся от длительной комы, пришло смутное и размытое воспоминание о том, что два года назад он очень недолго ходил в дуэльный клуб в Хогвартсе.

Мальчик мог думать только об одном заклинании, которое он выучил тогда, и о некоторых чарах, о которых он узнал, пока готовился к Турниру.

 — Мы долж-шш-ны поклонитьс-сс-я друг другу, Гарри, — сказал Волдеморт, слегка склонившись, хотя его лицо все равно было обращено к Поттеру. — Ну ж-шш-е, приличия надо с-сс-облюдать.

Разум подростка снова сфокусировался, когда он немного отошёл от боли, шока и страха, и гриффиндорец наконец услышал речь чудовища, пробивающуюся словно сквозь толщу воды, и понял, что от него требовали.

 — Поклонис-сс-ь с-сс-мерти, Гарри.

Пожиратели смерти захохотали, а безгубый рот чудовища растянулся в улыбке. И даже самому Поттеру хотелось рассмеяться.

Это существо пыталось убить ребёнка с тех пор, как он был младенцем, и до сих пор боялось умереть от его руки. И всё равно оно считало, что поступало логично и обоснованно, считало, что достойно какого-то почтения.

Мальчик никогда раньше не проявлял к монстру ни капли уважения и не собирался начинать сейчас.

Однако похоже не имело значения, что думал на этот счёт сам подросток. Гарри почувствовал, как его позвоночник изогнулся, будто кто-то с силой прижимал его к земле, его тело было вынуждено склониться, прежде чем он был быстро поражен очередным проклятием.

 — Круцио!

Боль была настолько сильна, что, казалось, заслонила собой весь мир, так что Поттер не мог даже понять, где он находится.

Боль была невыносима и повсеместна, словно раскаленные добела ножи пронзали каждый сантиметр его кожи.

Его голова была настолько переполнена мигренью и нестерпимым и пренеприятнейшим гулом, что готова была разлететься на куски от боли.

Гриффиндорец отказывался доставлять убийце его родителей удовольствие слышать его крик — никто не удостаивался такой чести с тех пор, как ребёнку было пять лет, с того момента, как дядя Вернон избил племянника за то, что тот получил оценку лучше, чем у Дадли.

Раскаленная добела боль вскоре прошла, и мальчик быстро встал. Он лишь слегка пошатнулся, но очевидно Волдеморта не интересовала выдержка «его врага» или он предпочёл не замечать её, начав извергать очередную волну насмешек.

Гарри отказывался слушать это существо, которое не уважало человеческую жизнь, которое разрушило множество судеб в своём глупом стремлении к власти.

В конце концов, подросток выживет и будет жить своей жизнью подальше от людей, которые считали его мошенником и лжецом, подальше от Волшебного мира.

Он будет жить назло этому демону со змеиным лицом и его подчинённым.

Он, наконец, будет жить назло всем тем, кто считал, что Поттер не достоен этого.

«Я буду жить!» — подумал он, сжав кулаки до побелевших костяшек.

Именно с этой решимостью, пока чудовище смеялось над ним, гриффиндорец направил свою палочку на то, что осталось от некогда человека, и крикнул единственное пришедшее ему в голову заклинание.

 — Экспеллиармус!

 — Авада Кедавра! — прокричал в ответ монстр.

Зеленый и красный лучи встретились, и ребёнок не мог избавиться от чувства иронии из-за того, что заклинания, которые они предпочитали отражали цвет глаз противника.

Палочка в руках мальчика завибрировала, будто через нее пропускали электрический ток. Теперь она была соединена с оружием Волдеморта золотым светом, настолько ярким, что, наверное, всем на кладбище пришлось закрыть глаза.

Его руки приросли к дрожащий палочке, и он не смог бы выпустить её, даже если бы очень сильно этого захотел.

Вот только Гарри не хотел отпускать. Он просто не мог этого сделать, ведь инстинктивно понимал, что если промедлит со своим заклинанием хотя бы секунду, умрет.

Подросток не хотел умирать — он хотел жить назло этому чудовищу, он хотел жить ради памяти о своей семье, он хотел жить, чтобы защитить тех, кто не мог сражаться.

Поттер открыл глаза — золотые нити сплетали вокруг него и его противника сверкающий купол, как будто сотканный из тончайшей паутины.

В воздухе плыла прекрасная, неземная мелодия, её издавала каждая из золотых вибрирующих нитей, звучавших разрозненно и в унисон одновременно.

Гриффиндорец узнал эти звуки, несмотря на то, что слышал их до этого лишь раз. В конце концов, не было ни единого способа не узнать такую въедающуюся в память музыку, если ты слышал её хотя бы однажды. 

На маленьком Ханглтонском кладбище играла песня феникса, по всей видимости, того самого, который пожертвовал перья для их оружий.

Вот только она звучала очень недолго. Уже через несколько секунд её поглотил неприятный и никому из присутствующих не известный, но в то же время знакомый и такой пленительный гул, смешанный с треском, напоминающем о поленьях в растопленном камине.

Золотая нить быстро светлела, теряя оранжевый и розовый отливы и становясь жёлтым, словно сплетённым из чистого солнечного света, канатом.

Сияние, как будто ставшее ещё ярче — несмотря на то, что это было практически невозможно — добралось до палочки змеемордого чудовища и произошёл взрыв.

Огонь странного канареечного цвета забавно блестел и искрился, напоминая ребёнку мультики про принцесс, которые он мельком видел, когда убирался, пока кузен листал каналы на телевизоре.

Однако эта «пушистость» и некая приторность, которые делали ярко-жёлтое пламя совершенно безобидным на вид, не мешали ему быть абсолютно безжалостным к врагам и смертельным для всех вокруг.

Канареечный огонь сейчас был куда опаснее магии, просто витавшей в воздухе и поддерживающей нить.

Блестящее, искрящееся и словно принесённое каким-то образом с солнца пламя сейчас являлось устрашающим оружием, от которого у Пожирателей смерти не было единого шанса спастись, и которое с лёгкостью уничтожало взрослых магов, облачённых в чёрные одежды.

Человекоподобному монстру повезло не больше, чем его последователям, и когда огонь коснулся его, он издал приглушённый из-за звуков пожара крик.

Казалось, прошли часы или хотя бы минуты, но, вероятно, прошло всего несколько мгновений, когда кожа Волдеморта начала тлеть и осыпаться светлым пеплом.

Со всех сторон к нему слетелся густой чёрный дым и, ударив напоследок чудовище в грудь — да так сильно, что то чуть ли не заревело от боли — растворился в ночном воздухе.

Когда мальчик увидел, что глаза убийцы его родителей потускнели так же, как у Седрика, так же, как у Квиррелла он наконец позволил усталости догнать его.

Гарри упал навзничь. Он чувствовал, что больше не может держать глаза открытыми, и просто разрешил себе поддаться утомлённости, понимая, что в таком состоянии всё равно не сможет больше ничего сделать.

Подросток закрыл глаза. Последним, что он увидел перед тем, как окончательно потерять сознание, было ночное небо с большой яркой луной в центре, которая светилась не белым, как обычно, а ярко-жёлтым.

Chapter Text

La famiglia prima di tutto —

Семья превыше всего

°

Коровье отродье с дикими воплями неслось на него, держа в руках розовую ручную гранату.

Мальчишка, несмотря на свой крохотный размер и едва ли достигший отметки в двадцать килограмм вес, топал так громко, что казалось, будто пол под ним скоро попросту проломится.

Маленькая гроза вела себя так неумело, словно не была в подпольной мире с самого рождения, и так спокойно, будто киллер был какой-нибудь мелкой сошкой, которая позволила бы себя убить.

 — Умри, Реборн! — крикнул раздражающий ребёнок, выдёргивая чеку и замахиваясь для броска.

Впрочем, кинуть лимонку в бывшего аркобалено мальчишка в пятнистом комбинезоне не успел. Едва он приблизился к своей жертве, его тут же быстрым, едва уловимым движением отправили в открытое настежь окно.

Солнце опустил фетровую шляпу на глаза — единственное, что могло бы выдать его мысли и чувства — чтобы никто не увидел плескавшегося в чёрных радужках раздражения.

Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как Проклятие радуги было снято, и все сильнейшие вернули себе свой первоначальный облик.

Сопляк должен был наконец понять, что если он не мог убить Реборна в теле ребенка, он не сможет этого сделать, когда тот станет взрослым.

Скоро юная гроза избавится от этой глупой, недостойной одного из стражей Десятого поколения Вонголы повадки.

С другой стороны, то же самое киллер мог бы сказать и об остальных хранителях. Они еще не избавились от всех своих вредных привычек.

Конечно, большинство из них смягчили свои дурные повадки, но было несколько привычек, от которых им нужно было избавиться, прежде чем они займут место Ноно и его опекунов.

Хорошей частью роста Семьи было то, что Тсуна перестал кричать «Хи» каждые несколько минут и стал куда реже спотыкаться о воздух или собственные ноги, а Такеши наконец-то начал относиться ко всему серьёзно и перестал вечно изображать глупую улыбку.

Плохой же — то, что Сасагава и Хибари до сих пор не могли научиться сдерживать свой темперамент, постоянно затевая драки; и то, что Мукуро не желал общаться ни с небом, ни с другими стражами.

Мафия всегда была миром, в котором, прежде всего, правит репутация, и в котором относительно спокойно может жить только тот, кто умеет правильно её наживать и правильно ей распоряжаться.

Если у тебя был хороший имидж и реноме, одно только твоё имя открывало закрытые для других людей ворота особняков богатых и влиятельных Семей.

Безупречная репутация позволяла тебе брать более высокооплачиваемые миссии или позволяла требовать бòльшую оплату за меньшую работу.

И только твой собственный имидж или престиж Фамилии, которой ты принадлежишь, могли удержать мелкую сошку от попыток убить тебя.

Но если у тебя была плохая репутация, ты становился тем самым несчастным, который превращался в пушечное мясо и умирал в течение первых нескольких месяцев, после присоединения к подпольному миру.

Твоя Семья, если у неё не было хотя бы маломальского престижа, тоже не могла долго протянуть. Её или просто-напросто уничтожали, или же она становилась ступенькой для возвышения более крупной и респектабельной мафиозной Фамилии.

Для Вонголы, однако, все было немного сложнее. Всё потому, что на протяжении уже нескольких веков она считалась Семьёй номер один в мире, Королевской Семьёй.

Репутация Вонголы уже давно было тем, что защищало миллионы людей от втягивания в подпольный мир и сохраняло их невинность.

Также именно она неофициально отвечала за поддержание мира в мафии и разрешение серьёзных конфликтов.

И именно она была тем, кто остановливал большинство аморальных действий, таких как эксперименты на людях, работорговля и торговля наркотиками.

Поэтому, если его никчёмный ученик и его опекуны не будут иметь хорошей репутации, когда Дечимо взойдёт на престол, то, как только Тимотео уйдёт в отставку, начнётся гражданская война.

И это не только поставит Королевскую Семью и её союзников в уязвимое положение, но и увеличит преступность во всем мире, поскольку люди станут намного смелее в своих действиях, когда узнают, что Вонгола не будет ловить их, потому что у неё и так хватает своих проблем.

Десятое поколение уже начало завоевывать репутацию, победив Занзаса, Деймона и сражаясь против Виндиче во время битвы представителей. Но все это будет напрасно, если они не смогут удерживать нынешних союзников Вонголы и соблюдать мирные договоры со своими врагами и с нейтральными сторонами.

Не помогло и то, что у них не так много времени, как у прошлых поколений Королевской Семьи, у которых были буквально годы, чтобы создать свой имидж.

Рим, конечно, был построен далеко не за один день, но Тсуна должен был стать Дечимо в ближайшие годы, если не месяцы. Всё дело было в том, что — хотя это и не должно было быть обнародовано — Ноно чувствовал себя неважно, и врачи не давали ему много времени.

Неважно, были ли дети готовы — им жизненно необходимо было быстро повзрослеть. У них просто не было времени, чтобы проводить его вместе и хотя бы наполовину нормально, несмотря на то, что солнце искренне желал им этого.

И хотя в будущем у них могли бы быть моменты отдыха или короткие отпуска, люди, ставшие Донами и Доннами, никогда не уходят на пенсию.

Главенство над Фамилией для всех Боссов было работой, которую они исполняли до самой своей смерти. Было, конечно, несколько исключений из этого правила, но ни один из тех, кто ушел на пенсию, не продержался долго после этого.

Тсуне и его хранителям также нужно было научиться работать в команде, потому что, как только они войдут в мафию, у них не будет людей, которым они могли бы доверять. Им повезёт, если у них вообще будет хоть кто-то, кроме них самих.

Но научить их работать в команде было так же трудно, как научить двух глупых учеников Реборна не спотыкаться о свои ноги — то есть почти невозможно, ведь даже после обучения у бывшего аркобалено у них все равно были моменты, когда их неуклюжесть проявлялась.

И никто из Десятого поколения не мог умереть, по крайней мере, до тех пор, пока не появится наследник. Но чем дольше они смогут продержаться после этого, тем лучше.

Это даст больше времени на обучение будущего Виндичесимо, на то, чтобы он и его стражи увидели, как обстоят дела в Вонголе, и, конечно же, на создание их собственной репутации.

Конечно, фраза: «О, да, он сын такого-то человека», — неплохая. Как и фраза: «Он в очереди на то, чтобы стать следующим главой Королевской Семьи». Вот только ни одна из них не производит особого впечатления на окружающих.

Как раз в тот момент, когда киллер собирался пойти и сказать наконец коровьему отродью, что опекуну Дечимо не позволено плакать из-за такого слабого удара, Леон превратился в телефон и начал звонить.

Это заставило солнце задуматься — его номер был только у троих: Тимотео, Иемицу и Вернон. При этом ни Ноно, ни Внешний советник не могли звонить ему, так как Реборн разговаривал с ними буквально неделю назад.

Вот только и последний вариант был очень маловероятен — его брат звонил только раз в год, и то, чтобы похвастаться.

Вернон хвалился своей женой и ребенком — тем, что бывший аркобалено никогда не сможет иметь из-за своей работы.

Он с гордостью говорил о том, насколько нормальной была его жизнь, что было ещё одной вещью, которая была вне досягаемости киллера в течение многих долгих лет.

Его брат, наконец, рассказывал, какая у него была отличная профессия. И, хотя солнцу нравилась его работа, были моменты, когда он стоял над свежим трупом и размышлял, правильно ли он выбрал дело своей жизни.

Единственная причина, по которой Реборн вообще ответил на звонок Вернона, заключалась в том, что он хотел услышать о своём племяннике, Гарри. Брат бывшего аркобалено мог часами говорить о том, что ребёнок был таким же странным, как киллер, и всегда просил солнце взять ребенка к себе.

Реборн так сильно хотел взять мальчика к себе, и он должен был это сделать, так как был куда ближе в очереди на опеку над Гарри, чем Петуния и Вернон.

Тогда ещё не аркобалено не был особенно близок с Лили, когда она была жива, но они с лёгкостью могли назвать друг друга друзьями. Они виделись всего один раз, на свадьбе Дурслей, но после этого переписывались почти три года — до тех пор, пока чета Поттеров с их новорождённым ребёнком не скрылась в своём доме из-за пророчества.

Они были похожи — их обоих тянуло к знаниям; у них обоих были сиблинги, которые не желали с ними общаться, у них обоих была сила. И, хотя у киллера было пламя, а у его подруги — магия, это неплохо сближало их.

Он действительно хотел бы взять малыша к себе, но за год с небольшим до того, как Лили умерла вместе со своим мужем, солнце превратился в младенца. В то время он был не в лучшем психическом состоянии и не мог нормально позаботиться даже о себе, не то что о крохотном ребёнке.

Однако Реборн всегда заботился о том, чтобы послать своему племяннику подарки на день рождения и Рождество. Точно так же, как его подруга всегда дарила киллеру что-нибудь на оба праздника.

Она всегда была лучше в выборе подарков, чем он. Хватило бы даже короткого взгляда на список вещей, которые она ему прислала, чтобы это понять. В числе прочего Лили подарила солнцу Леона, его фетровую шляпу и множество других вещей, которые он использовал почти ежедневно.

Теперь, когда проклятие было снято, бывший аркобалено думал о том, что сказал бы, если бы его брат во время телефонного разговора спросил, возьмет ли он Гарри.

Сейчас, когда размер Реборна не являлся проблемой, и когда у него было достаточно денег, чтобы позаботиться о ребенке, он с удовольствием бы забрал мальчика себе.

Киллер не беспокоился о том, чтобы привести Гарри в мафию, потому что — он был уверен — подпольный мир не может быть хуже, чем дом Вернона.

Если бы солнце действительно взял бы ребёнка к себе, ему пришлось бы купить новый дом. Его старая квартира в Палермо подходила только для того, чтобы приходить туда поздно вечером, ночевать и уходить практически с рассветом. А жить вместе с Тсуной и его Семьёй не было вариантом.

Десятое поколение через две недели наконец-то переезжало в Италию, чтобы поступить в Академию мафии, и они наверняка или поселятся в общежитии, созданном для приезжающих издалека, или будут снова жить в одном доме, делая его похожим больше на переполненный зоопарк, чем на жилое помещение.

Реборн, если бы взял мальчика к себе, сделал бы всё для того, чтобы у его племянника была хотя бы относительно нормальная жизнь. А этого попросту не могло произойти в здании, которое уже было переполнено подростками, детьми и их питомцами, многие из которых были весьма специфичны.

С мыслями о покупке дома и предметах первой необходимости, которые могут понадобится Гарри, бывший аркобалено ответил на звонок.

 — Хаос, — поздоровался он по-английски.

 — Ты забираешь своего племянника в течение следующих двух дней, — закричал Вернон, даже не поприветствовав киллера. — Или он отправляется в приют!

Солнце с лёгкостью мог представить, как лицо его младшего брата покраснело и побагровело от злости, как всегда бывало детстве. Это было одно из многих различий, которые были между ними.

Большинство отличий Реборна от его семьи произошли именно из-за того, что он сам не хотел быть похож на своих родственников.

Он терпеть не мог сладкое, но, как и его мама, любил овощи. Он тренировался, не желая становиться похожим на своих сиблингов, и из-за этого, в отличие от Вернона, всегда выходил победителем из драк.

Отличаться киллеру помогло и то, что он внешностью, манерами и острым умом пошел в мать, которая была итальянской иммигранткой, в то время как его брат с сестрой пошли в отца с его тучностью, повадками и внешностью.

«Как смеет Вернон вот так отталкивать семью?» — подумал солнце и, пусть его внешность и не изменилась, внутри он бушевал похуже урагана.

Бывший аркобалено глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и спросил своего брата, что именно произошло, что он захотел отдать ребёнка в приют.

 — Этот урод ослеп, пока учился в своей дурацкой школе, — прокричал Вернон в трубку. — И его исключили, потому что он потерял свои дурацкие способности, — он тяжело вздохнул и буквально заорал во всю мощь своих лёгких. — Я не собираюсь присматривать за нахлебником, который не может сам о себе позаботиться!

 — Я буду там через несколько часов, — ледяным тоном ответил Реборн, прежде чем повесить трубку.

Сразу же после этого киллер позвонил Ноно и предупредил его, что ему нужно уладить кое-какие дела. Тимотео, ведомый гиперинтуицией, спросил у солнца подготовить ли ему частный самолет, и бывший аркобалено не мог не согласиться.

Сказав Тсуне, что он уезжает и встретится с Дечимо и его хранителями, скорее всего, уже в Италии, а также попросив своего ученика провести две недели без каких-либо происшествий, Реборн быстро собрал свои вещи и направился в аэропорт.

Киллер не собирался принимать обычные меры предосторожности, которые он использует, отправляясь в Лондон, но Дурслям не нужно было беспокоиться об этом.

Многочисленные враги сильнейшего солнца ничего не успеют сделать с Верноном и Петунией, потому что Реборн лично разберётся с ними. В конце концов, именно так поступают с предателями.

Chapter Text

 Отвернутся — значит не любили.

В. Высоцкий

°

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Гарри в последний раз торчал в чулане под лестницей. Пусть вторая спальня Дадли не принадлежажа ему и не была чем-то особенным, в ней было естественное освещение из окна и куда больше места. Подросток мог там даже немного походить.

Но теперь ребёнок был в маленьком пространстве, где мог только лежать, скрючившись на тоненьком матрасе, и размышлять о том, что он сделал не так.

Он понимал, почему его исключили из Хогвартса — в конце концов, у него больше не было магии. Но он никак не мог понять, почему люди из Волшебного мира так быстро и так легко бросили его.

Сам Поттер никогда бы позволил себе оставить тех, кого назвал своими друзьями, и тех, кого назвал своей семьёй. Он бы продолжал общаться с ними, что бы ни произошло.

Даже если бы кто-то из близких ему людей стал парализованным инвалидом, Гарри бы не бросил его. Даже если бы кто-то из его друзей или семьи возненавидели бы мальчика, он бы продолжал помогать им, игнорируя свои чувства.

Ребёнок не мог простить только одного — того, что сделал Петтигрю с его родителями, того, что сделали с ним жители Волшебного мира — предательства.

Теперь даже мысленно Поттер не мог называть тех, с кем познакомился в Хогвартсе своими друзьями.

И даже мысленно он не мог называть Уизли, Бродягу и Люпина своей семьёй. Ведь семья — это когда никого не бросают и не забывают.

«Так не правильнее ли будет, — думал Гарри, лёжа в полной темноте чулана и дыша пылью. — Называть обитателей Волшебного мира просто знакомыми? — он устало моргал, гладя перья Хедвиг. — Или «бывшие друзья» и «бывшая семья» будет вернее?»

Когда авроры нашли подростка на Ханглтонском кладбище, они доставили его прямо в Хогвартс. Там ребёнка лечили от пореза на руке, нанесенного Хвостом, колотой раны, которую он получил от паука в лабиринте, и других мелких привычных уже для него ран.

Поттер проснулся, когда его осматривали на предмет каких-либо других травм, требующих медицинского вмешательства.

Мальчик сразу понял, что что-то было не так. В больничном крыле было темно, как в гробу, но он был в этом кабинете слишком много раз, чтобы не знать, что даже глубокой ночью в палате никогда не бывает так мрачно.

И именно тогда, когда Гарри услышал голос мадам Помфри, спрашивающей о том, как он себя чувствует, ребёнок ощутил пугающие осознание, которое осело у него в голове.

Когда Поттер повернулся, чтобы посмотреть на медиведьму, он увидел только тёмный силуэт, который очень смутно напоминал мадам Помфри.

После того, как мальчик спросил, почему он не может видеть ее, не желая тогда тратить время, объясняя, что может видеть очертания, колдомедик сообщила ему ужасные новости.

Она рассказала Гарри о том, что он потерял свою магию и зрение из-за магической перегрузки. Она предположила, что во время его последней битвы с Волдемортом его магия хотела убедиться, что полностью уничтожила существо, навредившее её хозяину.

Разум и тело, дух и магия — всё, что было связано с тем чудовищем, всё, что принадлежало ему, было уничтожено ребёнком. Поэтому теперь у монстра наконец-то не было возможности снова воскреснуть.

Вот только в результате полного уничтожения темного волшебника, убившего множество людей, мальчик лишился двух жизненно важных для него вещей.

В больничном же крыле подросток получил поздравления от прибывшего в Хогвартс в качестве одного из судей турнира министра Фаджа за то, что снова уничтожил Темного Лорда.

То, что произошло на кладбище, уже давно стало общедоступным фактом и было известно всем, кроме самого «Победителя».

Корнелиус сказал Поттеру, что смерть Того-кого-нельзя-называть была официально подтверждена Альбусом Дамблдором и подтверждалась смертью всех Пожирателей смерти, имеющих тёмную метку и каким-то ещё фактом, который директор правда пытался объяснить, но который сам министр попросту не понял.

Фадж извинялся, и, пусть его слова очень навряд ли были искренними, Гарри был благодарен ему за хотя бы такое подобие нормальности и порядочности.

Корнелиус говорил о том, что ему правда очень жаль, но он не мог поступить иначе, не мог идти против очевидных фактов даже для помощи Мальчику-который-выжил.

Министр утверждал, что ему и Дамблдору просто пришлось исключить ребёнка из Хогвартса, потому что его имя исчезло из Книги доступа, в которой были записаны все ученики Школы Чародейства и Волшебства.

Фадж, наконец, просил понять его и принять все изменения своей жизни спокойно, ведь подросток «и сам знает что, раз у него больше нет магии, он не может появляться в Волшебном мире».

Несмотря на то, что Поттер слышал, что говорил Корнелиус, он чувствовал, что министр желал только одного.

Гарри практически видел бегающие по седой голове мысли, твердящие о том, что можно будет использовать отсутствие нового Героя Великобритании в своих интересах и наконец-то избавиться от надоевшего уже директора Хогвартса.

Маленькие Фаджи бегали среди редких волос своей большой копии, радовались возможности обнародовать то, что они помогли Мальчику-который-выжил привыкнуть к миру магглов, и продумывали, как это подать людям, чтобы они отдали ему свои голоса на предстоящих выборах.

Впрочем, в тот момент ребёнку было совершенно плевать на смутные ощущения, исходившие от силуэта Корнелиуса. Тогда подросток старался сосредоточиться именно на словах людей, столпившихся возле его кровати, и понять, что с ним будет дальше.

Оказалось, без его магии никто больше не хотел иметь с Поттером ничего общего. Его знакомые говорили, что это было вовсе не из-за него, они говорили, что просто не хотят вызывать у него зависть из-за того, что все вокруг Гарри могли использовать магию, а он нет.

Но с мальчиком всё было бы в порядке, если бы те, кого он называл семьёй или друзьями оставались рядом — он был уверен в этом на все сто процентов.

Всё, что ребёнку было нужно — это помощь близких ему людей и их поддержка, пока он привыкает быть полуслепым и больше не обладать магией.

Вот только то, что подросток чуть ли не прямым текстом сказал это, по видимому, никого не убедило, и его знакомые всё равно продолжили гнуть свою линию. Гарри мог только надеяться на то, что ему позволят нормально приспособиться, прежде чем выпнут в мир магглов.

Его надеждам, впрочем, не суждено было сбыться, так как, как только Поттер исцелился от своих травм, он оказался на поезде, везущем его обратно к Дурслям.

После сражения с Волдемортом прошло всего четыре дня, два из которых мальчик был без сознания, и он понятия не имел, что вообще делать со своей жизнью.

С собой у ребёнка была только Хедвиг и небольшая спортивная сумка, которую дал ему Дамблдор, чтобы положить туда одежду, мантию-невидимку и фотоальбом, подаренный Хагридом ещё на первом курсе.

Все учебники подростка теперь принадлежали учителям, его волшебная палочка была сломана и сожжена, а школьные принадлежности были переданы Рону для использования в следующем году.

У Гарри хотели отобрать даже сову. И единственной причиной, по которой этого не произошло, было то, что, когда знакомые Поттера попытались забрать Хедвиг у её хозяина, у неё случилась совиная версия истерики.

Когда мальчик садился в поезд, директор сказал ему, что отправил письмо его семье, в котором просил их помочь своему племяннику привыкнуть к слепоте и помочь ему смириться с тем, что у него больше нет магии.

Ребёнку очень сильно захотелось ударить Дамблдора за то, что он дал Дурслям оружие против него. Но подросток не мог найти в себе на это сил и просто шел по поезду, крепко держась за поручень, пока не нашел купе, в котором проведёт всё время поездки обратно к родственникам.

Можно было подумать, что Гарри наконец-то сломается во время длинной одинокой поездки на поезде, но это было не так.

Поттер солгал бы, если бы сказал, что был очень удивлён или шокирован предательством. У него никогда не было каких-то сомнений в том, что однажды что-то случится, и мальчик снова будет отвергнут всеми.

В конце концов, так всегда было в Суррее, и так, в конечном итоге, случилось и в Волшебном мире. Собственно, даже в Хогвартсе это происходило уже далеко не в первый раз.

Его так называемые друзья даже не вступились за подростка на Турнире, а школа была против него так много раз, что ребёнок даже не хотел считать. И даже взрослые, которым, по идее, Гарри должен был доверять, так часто отказывались помогать ему, что он уже просто перестал о чём-либо у них просить.

Единственным, что тревожило Поттера, пока он трясся в пустом купе поезда, был страх. Он банально боялся того, что Дурсли сделают со своим племянником, теперь, когда он не мог видеть и не мог никак от них защититься.

Когда поезд наконец остановился, мальчик понял — ему невероятно повезло, что он мог видеть слабые очертания людей сквозь стены, иначе он никогда бы не смог найти Вернона.

Подросток даже поблагодарил кого-то на небесах, что мадам Помфри чуть ли не приказала директору и министру оставить его в Хогвартсе, пока он не выздоровеет, потому что иначе ребёнок никогда бы не смог угнаться за своим дядей.

Войдя в дом, Гарри вместе с Хедвиг и спортивной сумкой отправился в чулан под лестницей, в открытый проём которого его недвусмысленно запихнул Вернон, наверняка побагровевший от гнева.

 — Извини, девочка, — тихо сказал Поттер, поглаживая взъерошенные перья совы. — Похоже, ты некоторое время не сможешь летать.

Ему совершенно не нравилось то, что Хедвиг заперта вместе с ним, поэтому мальчик просил прощения уже в который раз. Но в который раз получал в ответ лишь тихое возмущённое уханье и шелест перьев, которые по всей видимости были совиным эквивалентом закатывания глаз.

Подросток не думал, что в этом была необходимость, но достал те немногие подарки, которые хоть что-то значили для него. Ребёнок просто хотел почувствовать себя как дома, а единственным способом, который он знал, было заполнить чулан важными для него вещами.

Каждый год, на Рождество и день рождения, Гарри получал от своего дяди Реборна подарки. Он даже смог сохранить подарки от Дадли, потому что Вернон и Петуния сказали своему сыну, что их прислал какой-то урод и что они могут быть опасны для маленького Дидди.

Мальчик не знал, почему дядя и тётя называли своего родственника уродом, но все равно был благодарен кому-то на небе за то, что у него действительно был кто-то, кто заботился о нем, даже если они связаны только браком между Эвансами и Дурслями.

Поттер помнил, что, когда он окончательно убедился в том, что Вернон и Петуния никогда не будут заботиться о нём и никогда не увидят в нём семью, ребёнок представлял себе этого таинственного дядю, который однажды придет и спасет своего племянника от Дурслей.

Гарри было все равно, был ли этот человек уродом, потому что для него Реборн уже был лучше других родственников мальчика. Он даже дарил Поттеру настоящие подарки, в отличие от людей, с которыми он жил, и делал это неоднократно.

В подарках не было ничего особенного, но они были продуманными, и именно эта мысль имела для значение для подростка.

Конечно, ему нравились всё, что дарил дядя, но было три подарка, которыми ребёнок дорожил больше всего на свете.

Первым был коричневый плюшевый мишка с красным бантом, которого Гарри получил, когда ему исполнилось четыре года.

Вторым была фетровая шляпа с ярко-зелёной, как его глаза, лентой, которую мальчик получил после второго курса и с тех пор носил, не снимая, каждый раз, когда выходил на улицу.

Последним же был медальон с фотографией Лили и Джеймса. Хотя только на первом курсе Поттер узнал, что это были его родители, а до этого всегда думал, что мужчина и женщина были дядей и его женой.

Искра надежды зажглась однажды, когда Вернон спросил, возьмет ли Реборн Гарри. И надежда была почти разрушена, когда ребёнок услышал, как Дурсль несколько мгновений спустя начал кричать о том, что Реборн должен был взять на себя ответственность за своего племянника.

Мальчик старался сохранять остатки надежды, потому что никогда не слышал, чтобы его дядя говорил «нет», но сейчас даже они окончательно разрушились. Теперь, когда подросток был слеп, даже этот человек, который, казалось, всегда заботился о нём никогда не согласится взять над ним опеку.

Поттеру хотелось плакать, но он не мог себе этого позволить, иначе Вернон разозлится на него. И теперь, когда Дурсли не могли заставить Гарри выполнять больше работы по дому, у него отнимут еду или накажут за шум физически.

Не желая больше ни о чём думать, ребёнок позволил усталости взять верх и наконец уснул. На этот раз то ли из-за везения, то ли из-за молитв мальчика, то ли из-за банального изнеможения кошмары исчезли. Ни смерть Седрика, ни злой смех Темного Лорда — ничего не преследовало подростка в густой темноте сна. Он просто мирно спал.

Chapter Text

Предательству нет прощения.

Омерта

°

Реборн никогда раньше не был в доме своего младшего брата, не желая подвергаться сам и подвергать свою семью риску слежки. Киллер всегда встречался с Дурслями в одном из лондонских ресторанов, который был известен в его кругах тем, что держался подальше от чужих дел.

И теперь, когда солнце впервые увидел Суррей, он был действительно рад, что никогда не бывал лично ни в доме, принадлежащем его кровной семье, ни даже в его окрестностях.

Нормальность этого места была настолько преувеличена и гипертрофирована, что всё вокруг выглядело ненормальным. Всё вокруг было настолько похоже, что даже у трезвых людей могла закружиться голова, когда они приезжали сюда в первый раз.

В небольших каменных домах не было никакой индивидуальности, а были только белый деревянный забор, за которым находились идеально подстриженный газон и идеально уложенные асфальт или плитка.

Одинаковые машины настолько медленно, что быстрее было бы дойти пешком, разъёзжали по идентичным улочкам, которые пересекались под прямыми углами, создавая серую сетку.

Идентично простые и идентично расслабленные взрослые не спеша плелись по тротуарам или сидели на лавочках, расставленных через каждые несколько метров.

Впрочем, не имело никакого значения, как выглядел Суррей, потому что, пока у Реборна было право голоса, он не собирался возвращаться сюда, после того как уедет со своим племянником из этого противного, до зубного скрежета места.

Бывший аркобалено ненавидел такие районы. Он только приехал, но уже видел, как сплетники и сплетницы, коими являлись чуть ли не все обитатели Суррея, пытаются спрятаться за занавесками или внезапно решают выйти на пробежку, вместо того, чтобы спокойно сидеть на скамейке.

Если киллер не хотел быть незаметным, он делал всё максимально стильно и с наибольшим пафосом, поэтому солнце прекрасно понимал, что привлёк к себе внимание.

Он попросту не мог этого не сделать своим сшитым на заказ итальянским костюмом с яркой жёлтой рубашкой, федорой с такого же цвета лентой и элегантным темно-синим Ferrari, припаркованнным на никогда, наверное, не видевшей таких автомобилей улице.

Но даже для него, привыкшего к удивлённым и шокированным, раздражённый и откровенно завистливым взглядам, внимания было слишком много, а ведь бывший аркобалено ещё даже ничего не сделал.

С другой стороны, Реборн не планировал задерживаться здесь надолго — ему просто нечего было сказать своей бывшей семье.

Для киллера то, что сделали Дурсли, было практически личным оскорблением. Пока он вбивал в головы своим ученикам то, что семья превыше всего, его собственная семья настраивалась против одного из своих членов и буквально бросала его на произвол судьбы.

Солнце не помнил, когда в последний раз так сильно злился. Казалось, даже сразу после проклятия он не ощущал так много бурлящей внутри ярости и настолько глубокого гнева.

Они сливались внутри него и смешивались с его пламенем, также взбешённым, а потому желающему поскорее выплеснуться наружу. Они втроём шипели внутри него, словно раскалённое на огне масло, и оставались внутри только благодаря самоконтролю бывшего аркобалено.

Только крепкая хватка Реборна на эмоциях и его нежелание нарушать Омерту, убивая тех, кто не знает о мафии, и вымещать свою злость на невиновных гражданских спасала жителей Суррея.

Только самоконтроль киллера отделял шесть граммов стали и свинца от тел обитателей этого места.

Лишь солнце удерживал самого себя от натуральной бойни, которая наверняка унесла бы жизни всех жителей района, и которую, скорее всего, прозвали бы как минимум вторым кровавым озером.

Бывший аркобалено сделал несколько размеренных шагов по ровному асфальту, который как будто укладывали с помощью уровня, и оказался перед простой дверью четвёртого дома на Тисовой улице. Он едва успел постучать, как дверь открылась, и показалась Петуния с недовольным, скривлённом в раздражение выражением лица.

Реборн уже давно заметил, что у неё всегда был такой вид. Даже когда женщина пыталась улыбнуться, она выглядела так, словно только съела целый лимон.

Даже когда сестра Лили была действительно была чем-то обрадована или искренне очарована, её выражение лица говорило прямо об обратном.

 — Ты рано, — прямо заявила Петуния, распахивая дверь пошире и отходя с пути.

 — Я полетел на частном самолете, — вежливо, но слегка высокомерно ответил киллер, принимая приглашение и входя в прихожую.

Он тут же был вознагражден ревнивым презрительным взглядом, и мысленно одобрительно похлопал себя по спине.

Раньше солнце никогда не поступал с Дурслями так низко и мелочно, потому что они были его, пусть нелюбимой, но всё же семьёй. Однако теперь он вполне мог себе позволить такое отношение.

Если Дурсли собирались в открытую хвастаться перед ним тем, что бывший аркобалено, по их мнению, не может достичь, он вполне имел право просто ненавязчиво сказать этим людям, что он намного богаче их, и что ему живётся намного лучше, чем им.

 — Его не нужно ждать часами, — протянул Реборн, замолчал на секунду, намётанным взглядом оглядел прихожую и, привычно спрятав глаза за полями шляпы, продолжил всё тем же тоном. — Да и летает он куда быстрее.

Киллер знал, что такая манера речи невероятно раздражает людей. Знал и умело этим пользовался. Обычно он использовал этот тон, разговаривая с небесами, которые считали себя выше остальных только из-за типа пламени и думали, что связь — это высшая награда для всех атрибутов.

Другими словами, солнце говорил так практически со всеми встречаемыми Боссами или Наследниками Семей и использовал этот тон весьма часто. Но, опять же, он никогда не собирался говорить в такой манере со своей семьёй.

«Впрочем, — подумал бывший аркобалено, отмечая шпингалет на дверце чулана под лестницей. — Я и сейчас не собираюсь использовать этот тон в разговоре с семьёй, — он посмотрел на Петунию, которая выглядела так, будто запила рыбий жир лимонным соком, и усмехнулся. — Но почему бы не поговорить так с бывшей семьёй?»

Женщина отвернулась, чтобы закрыть за гостем дверь, и Реборн, воспользовавшись предоставленной ему возможностью, нанёс смертельный удар в открытую спину.

У Петунии не было ни шанса увернуться или как-то блокировать атаку — ей не позволяла ни поза, ни её откровенно плохая физическая подготовка, ни банальная неожиданность удара.

Позвоночник женщины не просто треснул или сломался, он даже не просто раскрошился. Он буквально превратился в пыль от соприкосновения с кулаком Лучшего наёмного убийцы, усиленным сильнейшим во всей мафии солнечным пламенем.

Киллер позволил сестре Лили упасть на пол с тяжелым и громким, будто бы принадлежащем не ей, а её сыну или мужу, стуком.

Она, будто пятно, растеклась по ковру, приняв странную и неестественную — совершенно ненормальную — позу, и осталась лежать в таком виде, словно марионетка, у которой кукловод обрезал все ниточки, или брошенная ребёнком игрушка.

Бывший аркобалено позволил женщине привлечь внимание остальных обитателей дома и стал ожидать прибытия своих следующих жертв, не желая искать своих родственников по всему зданию и поднимать ещё больше ненужного шума.

Долго убийце, к счастью, ждать не пришлось — прошло совсем немного времени, прежде чем он услышал знакомые громкие и медленные, несмотря на их спешность, шаги и тяжёлое хриплое дыхание, принадлежащие Вернону.

 — Реборн! — закричал боров.

Он собирался спуститься или спросить, что произошло, но увидел лежащую безвольной куклой жену и чуть не слетел кувырком на первый этаж, запнувшись обо что-то из-за шока и решив остановиться посередине лестницы.

 — Ублюдок! — выплюнул Вернон, побагровев от гнева, но при этом задрожав от страха. — Что ты сделал с моей женой?! — завопил он, сжимая кулаки на перилах.

Солнце не счёл нужным ответить на вопрос, который, к тому же, вопросом-то был лишь отчасти и являлся скорее наездом или обвинением.

Он просто направил на своего кровного брата Леона, который на ходу превратился в знакомый киллеру до малейших потёртостей на рукоятке и отливающий немного зелёным чешский пистолет, и выстрелил.

Киллер, как и всегда, не промахнулся, и пуля с почти неслышным свистом рассекла воздух и врезалась прямо в центр лба Вернона.

Ярко-красная кровь быстро, но как будто бы лениво потекла из идеально круглого отверстия и, разделившись на тоненькие струйки, пересекла лицо, запачкав бывшую всего пару мгновений назад идеально белой рубашку.

Дадли, спускающийся сразу следом за своим отцом, остановился, как вкопанный, и с нескрываемым ужасом посмотрел на своего дядю.

Бывший аркобалено в ответ только улыбнулся и помахал подростку, не выпуская пистолет из руки и не убирая палец со спускового крючка.

В четвёртом доме по Тисовой улице прозвучал второй за день выстрел. И снова никакого промаха — большое тело повалилось на ещё более огромный труп Вернона.

Кровь отца и сына вытекала из их ран и смешивалась. Она покрывала лица и шеи похожих на китов людей и застывала, практически намертво слепляя их кожу.

Реборн вздохнул — за такой короткий срок в доме из такого тихого и спокойного района слишком много раз раздавался грохот.

От вызова полиции — солнце был уверен — его спасало только то, что он стрелял из Леона, который был куда тише обычного пистолета, и то, что каменных домов неплохая звукоизоляция. Или же у Дурслей просто была настолько плохая репутация, что соседи уже привыкли к постоянному шуму.

Киллеру не нравилось, как быстро погибли эти трое, но он не мог тратить своё время на то, чтобы получше разобраться со своей бывшей семьёй.

Отныне на попечении у Реборна был племянник, о котором нужно было заботиться, а это означало, что он не мог позволить себе тратить время на игры с предателями. По крайней мере сейчас.

Бывший аркобалено знал, что Гарри не нравился Дурслям из-за магии, но солнце думал, что с ребёнком, по крайней мере, будут хорошо обращаться, и что мальчику не нужно будет бояться за свою жизнь. Ведь если бы киллер взял своего племянника к себе именно так и произошло.

Впрочем, он, наверное, не должен был удивляться, когда Леон сказал ему, что в чулане под лестницей кто-то есть. Реборну даже не нужно было быть гением — коим он, без всяких сомнений, являлся — чтобы понять, кто именно жил там.

Только одного человека его родственники могли поселить в практически шкафу. Только одного — могли запереть на находящийся снаружи шпингалет.

Солнце определённо не должен был удивляться, когда увидел ребёнка, свернувшегося в компактный клубок на тонком старом матрасе и смотрящего одновременно на него и куда-то сквозь.

Мальчик был настолько маленьким, что казалось, будто ему было максимум лет двенадцать. Его волосы были в полном беспорядке, но глаза сияли ярким зелёным цветом.

Гарри был одет в какие-то тряпки, которые Дурсли наверняка гордо называли «одеждой», и которые киллер собирался лично сжечь после похода по магазинам.

Он весь был покрыт то ли пылью, то ли штукатуркой, то ли смесью всего этого и даже не пытался отряхнуться, возможно, попросту не видя в этом особого смысла.

Но именно после того, как бывший аркобалено был удивлён внешностью физическими качествами своего племянника, он оказался совершенно шокирован тем, что почувствовал внутри подростка.

Это не было общеизвестным фактом, но пользователи пламени обладали способностью ощущать чужые атрибуты и идентифицировать их. Также — это заметил лично Реборн, когда познакомился с Лили — пользователи пламени могли чувствовать магию внутри людей.

Две силы показались солнцу чрезвычайно похожими, но в то же время разительно отличались. Там, где волшебство казалось больше водой и плавно текло из ядра во внешнюю среду, пламя полностью оправдывало своё название и горело где-то в груди ярким огнём, разнящимся от атрибута к атрибуту.

Киллера потрясло совершенно не то, что в Гарри не ощущалось ни крупицы магии — в конце концов, именно об этом сказал Вернон по телефону. Его шокировало солнечное пламя, сияющее внутри ребёнка жёлтым пожаром и отражающееся светлыми бликами в изумрудных радужках.

 — Ну, здравствуй, — улыбнулся бывший аркобалено. — Piccolo solе. 

Chapter Text

Семья начинается не с крови и заканчивается далеко не ей

°

Снаружи было непривычно шумно. Обычно в четвёртом доме по Тисовой улице гам поднимался только если кто-то из четы Дурслей — или они оба, что тоже бывало нередко — в очередной раз ругал или наказывал Гарри.

Сейчас же подросток тихо лежал у себя в чулане, и не слышал ни громкого и раздражающего стука в дверь, ни своего имени, ни даже одного из многих своих нелестных прозвищ. Да и не успел ребёнок сделать что-то, что могло бы навлечь на него гнев его бывшей семьи.

Шум был не только непривычным без личного участия в нём Поттера, но и немного странным. Он казался мальчику слишком хаотичным, чтобы быть созданным самими обитателями дома, и слишком специфичным, чтобы быть знакомым и остаться неузнанным.

Он не был похож на известный Гарри по начальной школе или Хогвартсу гам десятков, сотен и даже тысяч учащихся, спешаших на уроки, возмущающихся по поводу оценок, и волнующихся из-за экзаменов.

Он не напоминал Косую аллею или Хогсмид, которые являлись по сути мешаниной из множества разных голосов покупателей и продавцов.

Он, в конце концов, совершенно не был похож на преследующие подростка в кошмарах звуки Ханглтонского кладбища, которые состояли из кажущегося немного «размытым» разглагольствования Волдеморта и нервного смеха его последователей.

Шум был коротким, и в нём практически не было крика. Только Вернон почему-то снова разозлился и, вопя во всё горло, спрашивал у человека, чей голос ребёнок не услышал, что тот сделал с Петунией.

Из прихожей донёсся странный — не совсем тихий и не особенно громкий — хлопок, абсолютно незнакомый ребёнку. И сразу же после него на лестнице прямо над чуланом раздался оглушительный грохот, который, наряду с криком борова, был единственным знакомым во всём этом шуме звуком.

Прошло несколько коротких безмолвных секунд и комбинация из неизвестного и относительно привычного повторилась, оставив Поттера в тишине и уронив на него очередную порцию привычной грязи.

Смесь из штукатурки и практически годовой пыли знакомо упала с низкого потолка и полностью покрыла собой мальчика, который попросту не видел никакого смысла отряхиваться и в принципе не хотел двигаться, не желая навлечь на себя гнев его бывшей семьи или неизвестного, сотворившего с ними что-то непонятное.

Шпингалет снаружи чулана негромко звякнул, двигаясь, и дверь резко распахнулась. Часть лёгкой грязи поднялась в воздух, заставляя его хрустеть на зубах, щекоча нос и горло Гарри.

В проходе стоял незнакомый подростку человек, силуэт которого светился ярким жёлтым цветом, напоминая ребёнку собой полуденное солнце, бьющее в глаза и словно отгоняющее своими лучами все невзгоды, все тревоги.

Свет напоминал Поттеру его собственную силу — блестящий и искрящийся огонь, который вспыхнул посреди Ханглтонского кладбища и убил всех находящихся там людей, кроме своего пользователя.

Неизвестный с ярким силуэтом, вызывающим приятное тепло где-то за грудиной, пусть он, скорее всего, и не был безобиден, казался совершенно безопасным. Словно дневная звезда, на которую незнакомец был так сильно похож, он освещал собой крохотное помещение, разгоняя тучи мрачных мыслей и отгоняя туман.

Неизвестный не вызывал ни капли неприятного чувства недостатка воздуха, которое появлялось в Волшебном мире и исчезало очень редко и очень ненадолго.

Он смотрел на мальчика и осматривал его, но не изучал его, как будто тот был препаратом под микроскопом. И, пусть Гарри и был сейчас практически слеп, он бы смог это почувствовать — немногочисленные встречи в больничном крыле Хогвартса служили тому доказательством.

— Ну, здравствуй, — свет колыхнулся, словно становясь ещё ярче, и подростку показалось, будто мужчина улыбнулся. — Piccolo solе.

Незнакомец, наконец, несмотря на то, что ребёнок «видел» его впервые, ощущался членом настоящей и крепкой — пусть, возможно, и не связанной кровью — семьи.

Поттер осторожно поднялся, пытаясь ничего не задеть и не удариться, до сих пор не желая издавать ненужный шум. Он негромко откашлялся от пыли и тихонько шмыгнул носом, но всё ещё не решался сказать хоть что-то неизвестному, явно ждущему какой-нибудь ответ.

Давняя привычка Гарри, продиктованная не столько правилами в доме Дурслей, сколько слишком сильно колеблющимся настроением его обитателей, не хотела опускать голову. Она не желала позволять подростку спокойно говорить и вести себя хотя бы относительно достойно.

Да и он сам не мог позволить себе не внять совету своей привычки. Она слишком часто спасала ребёнка от оскорблений, побоев или ненужного внимания, чтобы он мог спокойно её ослушаться.

 — Здравствуйте, — тихо и не совсем уверенно произнёс Поттер, когда смог немного контролировать своё тело.

Голос мальчика хрипел оттого, как долго он им не пользовался. Гарри попросту не с кем было поговорить, пока он выздоравливал. Все гости посетили палату подростка в первый же день после того, как он очнулся, и ни разу после этого не возвращались. Впрочем, ребёнок и сам их не особо ждал.

Оставшиеся дни до нынешнего момента рядом с Поттером достаточно долго, чтобы нормально поговорить находились только три человека.

До выздоровления за ним присматривала мадам Помфри, с которой вести светскую беседу не хотелось, да и не о чём было с ней говорить.

Потом был Дамблдор, сопроводивший своего бывшего ученика на поезд и рассказавший ему о «прекрасной новости», которому отвечать не было никакого смысла — он бы всё равно отмахнулся от любых слов мальчика.

О Верноне и говорить не стоило — он слишком ненавидел своего племянника, чтобы разговаривать с ним, не крича, не угрожая ему и не применяя физическую силу.

 — Я прошу прощения, — Гарри снова откашлялся, чтобы убрать из горла неприятную резь и сделать свой голос хотя бы немного приятнее. — Но кто Вы?

Мужчина усмехнулся, и этот новый звук, несмотря на низкий голос незнакомца, оказался таким мягким и тёплым, что подросток невольно улыбнулся, глядя на неизвестного.

Звук был красиво бархатистым, словно смех отца, звучащий в давнем расплывчатом и почти забытом воспоминании, которое плавало практически на дне подсознания ребёнка и скоро наверняка собиралось окончательно исчезнуть.

Звук приятно вибрировал где-то в груди мальчика, напоминая ему почти неслышную мурлыкающую колыбельную, которую когда-то давно, ещё до того судьбоносного Хэллоуина, пела мама.

 — Я Реборн, Sole, — протянул мужчина своим красивым голосом, который быстро стал для Поттера привычным.

Дядя присел, возможно, чтобы оказаться на одном уровне со своим собеседником, возможно, пытаясь казаться менее опасным.

Впрочем, даже если бы он этого не сделал, подросток бы, наверное, не смог бояться человека, который всегда ассоциировался у него с семьёй, и который едва ли не с первой секунды показался ребёнку совершенно безопасным.

 — Хоть я и знаю, как тебя зовут, — продолжал Реборн, пока его силуэт сиял, будто подсказывая Поттеру, что мужчина улыбается. — Может, ты тоже хочешь представиться?

 — Я Гарри, — произнёс мальчик, растягивая губы в ответной несмелой улыбке. — Просто Гарри.

 — Приятно с тобой наконец-то познакомиться, Piccolo sole, — прокатил по языку новое прозвище своего племянника дядя.

Он медленно наклонился вперёд и, стараясь, видимо не напугать подростка, аккуратно коснулся его руки, неспешно поднимая её. Реборн осторожно вложил ладонь ребёнка в свою гораздо большую и куда более тёплую руку и несильно сжал.

 — Взаимно, — пролепетал Поттер и по, опять же, давней привычке обращения с родственниками продолжил — Сэр.

 — Не нужно формальностей, — мужчина потянул мальчика за руку, вытаскивая его из чулана и выпрямляясь на ходу. — Говори со мной на ты, — он отпустил ладонь Гарри и совершенно бесшумно отошёл от него на несколько шагов. — Ведь мы семья, пусть и не кровная.

В доме было слишком тихо. Подросток не замечал этого раньше, слишком занятый разговором с дядей, но сейчас безмолвие как будто ударило его по ушам.

Он слышал только свои дыхание и сердцебиение. А это, даже если учитывать абсолютную беззвучность Реборна, было невероятно странно и, если быть предельно честным, почти невозможно с такими людьми, как Вернон и Петуния.

В сочетании со знакомым металлическим запахом крови, словно окутавшим всю прихожую, и незнакомым, щекочущим нос ароматом, исходившим преимущественно от мужчины, это наводило ребёнка на определённые мысли. И нельзя было сказать, что они ему не нравились.

 — Что Вы, — Поттер тряхнул головой. — Ты сделал с Дурслями?

 — Я убил их, — спокойно протянул дядя.

Мальчику даже не надо было смотреть на светящийся жёлтым силуэт, чтобы понять, что Реборн расслабленно ухмылялся, ожидая реакции своего подопечного.

Словно кот, натворивший что-то и ждущих смешных криков человека, мужчина, казалось, ждал забавного ужаса Гарри.

 — Ты в курсе, — вместо этого начал он. — Что такое не говорят детям?

 — Тебе страшно, Sole? — ответил вопросом на вопрос дядя, бесшумно приблизились и наклонившись к подростку.

Реборн, если судить по исходящему от него яркому канареечному свету, интересовался совершенно искренне.

Его как будто действительно волновали чувства и эмоции ребёнка. Ему словно и вправду было важно, что чувствует его племянник.

 — Нет, — покачал головой Поттер, дёрнув уголком губ.

 — Тогда мне плевать.

Мужчина выпрямился и наклонил голову, задумавшись над чем-то. Он поднял руку к лицу и оставил её там, то ли касаясь щеки, то ли накручивая на палец прядь волос.

Дядя с интересом оглядывал мальчика, посылая по его спине неприятные, но вполне привычные мурашки, всегда появляющиеся, когда Гарри ощущал на себе чужой взгляд.

 — Кстати об этом, — протянул Реборн, отвлекая подростка от мыслей и побуждая его сосредоточиться на своём собеседнике. — Знаешь ли ты, — он широким жестом обвёл прихожую. — Почему никто не обратил на весь этот шум никакого внимания?

 — О, это, вероятно, из-за меня, — усмехнулся ребёнок, но сразу же прикусил язык, не зная, известно ли мужчине о магии.

 — Кто-то наложил заклинание, — быстро догадался дядя, отгоняя все волнения Поттера. — Чтобы соседи не замечали ничего, что хоть как-то отклоняется от нормы, — он понятливо кивнул, снова аккуратно касаясь руки мальчика. — Что ж, одним вопросом меньше.

Жёлтый силуэт расплылся, перестав напоминать человеческую фигуру и посылая свет во все стороны. Он заставлял три невидимых раньше тела неярко сиять тем же весёлым канареечным цветом, только куда более бледным и куда менее искрящимся.

Свет покрывал теперь всё, на что бы ни посмотрел Гарри. Он делал стены и пол, потолок и даже воздух — всё одинаково жёлтым и одинаково блестящим. Он дезориентировал подростка, заставляя его вцепиться в протянутую ладонь и не отпускать её до тех пор, пока свет не станет снова мужским силуэтом.

 — Что Вы, — ребёнок вновь тряхнул головой. — Ты только что сделал?

 — Я расскажу тебе обо всём чуть позже, — Реборн осторожно повёл своего племянника к выходу. — А ты расскажешь мне о том, что, собственно, с тобой произошло, — голос дяди как будто вместе со светом окутывал мальчика, успокаивая его. — Идёт, Piccolo sole?

 — Идёт, — кивнул Поттер, шаркая ногами, чтобы не пропустить ступеньки крыльца и не упасть.

Негромкий звук отключения автомобильной сигнализации подсказал Гарри, где стоит машина, на которой, видимо, и приехал мужчина. Подросток медленно и осторожно, практически не поднимая ног, двинулся к машине, опираясь на руку Реборна.

Ребёнок впервые на своей памяти так спокойно полагался на кого-то и так быстро начинал доверять. И впервые на памяти мальчика кто-то сразу же показался ему безопасным. Дядя напоминал Поттеру нерушимую крепость, обдуваемую всеми ветрами, но никогда не рушащуюся.

 — Приготовься, малыш, — протянул мужчина своим приятным голосом, когда они оба уселись в явно дорогом автомобиле. — Тебя ждёт интереснейшая история о ещё одном неизвестном мире.

 — В нём есть огонь, — не вопросительно, а утвердительно проговорил Гарри с тихим щелчком застёгивая ремень.

 — О, да, Sole, — усмехнулся Реборн, заводят двигатель, который тут же, низко жужжа, заворчал. — В нём есть очень много огня.

Chapter Text

Он и не знал, что огонь может быть таким.

Рей Бредбери

«451 градус по Фаренгейту»

°

Гарри сидел на диване в дорогом номере отеля и выглядел в нём совершенно неуместно.

Он смотрел куда-то в пустоту и изредка несколько растерянно моргал. Он слабо улыбался и нервно теребил подол растянутой футболки, из которой неаккуратно торчали нитки.

 — Я надеюсь, ты понимаешь, Sole, — начал Реборн серьёзно. — Что в мире не существует ничего чисто-чёрного и ничего кристально-белого, — он посмотрел на своего племянника и увидел понимание, плещущееся на дне его зрачков вместе с пламенем. — В мире также очень много оттенков серого.

Мальчик сдержанно кивнул. Он нахмурился, возможно, что-то вспоминая, возможно, записывая что-то в список вопросов — как нередко делал сам киллер, когда слушал какую-то новую информацию.

 — Мир, о котором я сейчас тебе расскажу, — продолжал старшее солнце. — Мир, частью которого я являюсь, также не является чистым злом, — он откинулся на спинку софы и осторожно положил руку на плечи ребёнка. — Пусть, вероятно, он и темнее, чем тот, что ты знал раньше.

 — Что это за мир? — спросил подросток, подняв жёлто-зелёные глаза на своего дядю.

 — Мафия.

Это, скорее всего, было самой важной и, возможно, самой сложной — не считая, конечно, личной истории бывшего аркобалено — частью предстоящего объяснения.

Гражданские лица почти всегда инстинктивно сторонились любых преступников. Но больше всего они боялись членов подпольного мира, участников организованной преступности.

Укоренившиеся представления штатских о добре и зле не позволяли им считать что-либо, связанное с нарушением законов или каких-то моральных устоев, даже отдаленно приемлемым.

Гарри же совсем не выглядел напуганным или злым — он лишь недоверчиво округлил на несколько секунд глаза и быстро успокоился, вернувшись из удивлённого состояния обратно в нервное.

Он снова застенчиво опустил глаза и начал играться с нитками, которые торчали из всех швов его «одежды».

 — Ну, что ж, — мальчик тихо усмехнулся и робко прикрыл рот ладонью. — Учитывая удачу Поттера, — в его радужках плясал знакомый мужчине огонь, явно не смирившийся с судьбой своего обладателя. — Это не самое страшное, что могло произойти.

Реборн широко улыбнулся, когда почувствовал, что настоящий характер ребёнка уже начал прорываться сквозь его смущение.

Одно только понимание, что, как только стеснение пройдёт, киллера ожидает язвительный подросток, заставляло его ухмыляться, ожидая привычный хаос.

Конечно, солнце не оставил бы своего племянника в таком состоянии одного, каким бы ни был его характер, но всё же ему хотелось в кои-то веки общаться с членом своей семьи не только потому, что они должны говорить друг с другом.

 — Основой подпольного мира является пламя посмертой воли, — продолжил объяснение бывший аркобалено и аккуратно коснулся предплечья Гарри. — Существует несколько его разновидностей, — он поднял руку мальчика и зажёг на своей ладони небольшой жёлтый огонёк. — Но я остановлюсь на том, что относится именно к нам.

Небольшой осколок ярко-жёлтого искрящегося огня послушно заплясал на ладони Реборна и так же послушно перескочил на меньшую по размеру руку ребёнка, призывая чужую силу тоже выйти наружу и присоединиться к странному танцу.

 — У нас с тобой, Piccolo sole, пламя солнца, — мягко усмехнулся киллер, когда небольшой всполох огня подростка наконец-то засветился на его ладони. — Его способность — это активация, которая, грубо говоря, является способом повышения эффективности любой деятельности, — он потушил своё пламя, но не стал убирать руку, продолжая держать ладонь своего племянника. — Но чаще всего её используют только для лечения.

Канареечный огонь блестел и искрился, не уничтожая всё на своём пути — как это обычно бывает в самом начале знакомства с пламенем посмертно воли — а просто мирно пылая и согревая воздух вокруг себя.

Он не пытался взвиться к потолку и не собирался потухать в ближайшее время, оставаясь на примерно одном уровне, показывая контроль Гарри над ним.

Он спокойно теплился на коже мальчика, не обжигая и не причиняя своему хозяину боль — как, опять же, нередко бывает.

Он, в конце концов, вёл себя слишком тихо, то ли переняв пока ещё смущённое и нервное настроение своего владельца, то ли действительно являясь больше похожим на стандартный дождь, нежели на солнце.

 — Пламя заложено в душе человека, — продолжил говорить бывший аркобалено, когда внимание ребёнка вновь было сосредоточено на нём. — Оно основано на его решимости и, можно сказать, создано из его жизненной силы.

 — Пламя заложено с рождения, как магия? — заинтересованно спросил подросток и, встряхнув рукой, потушил свой огонь. — Или нужны какие-то определённые условия, чтобы его пробудить? — он на мгновение остановился, но сразу же продолжил немного смелее. — О, и от чего зависит его сила?

 — И то, и другое, Sole, — протянул Реборн, ухмыльнувшись. — Пламя передаётся по наследству, как и ваше волшебство, — он едва слышно рассмеялся, заметив, как его племянник поморщился. — Но, зачастую, активируется только тогда, когда его носителю грозит опасность.

 — Оно, наверное появилось из-за того, что моя магия уже не справлялась, — задумчиво пробормотал Гарри, нахмурившись. — Хотя, возможно, кто-то из двух придурков ещё что-то намудрил.

 — Чем сильнее воля, — продолжая посмеиваться проговорил киллер, когда мальчик перестал бубнить себе под нос. — Тем сильнее пламя. Существует, однако, и такой его параметр, как чистота.

 — Грубо говоря, насколько много несолнечных примесей в моём огне?

 — Грубо говоря.

Разговор протекал на удивление легко — слова спокойно лились из горла бывшего аркобалено и как ни в чём не бывало принимались ребёнком, который абсолютно не паниковал и совершенно не злился.

Подросток вообще выглядел так, будто они сейчас обсуждали новый фильм, а не устройство мира мафии.

Он мирно улыбался; он задумчиво хмурился, когда в реплике его дяди попадалось что-то непонятное; он изредка морщился, когда какая-то из тем его раздражала.

 — То есть сейчас ты считаешься самым сильным солнцем мафии, — Гарри больше утверждал, чем спрашивал.

 — Я не «считаюсь сильнейшим», Sole, — весело ответил Реборн, аккуратно погладив своего племянника по голове. — Я и есть сильнейший.

 — И ты, — продолжил мальчик, ни капли не удивлённый. — Лучший свободный киллер.

 — Да.

 — Что именно означает «свободный» в твоём случае? — спросил ребёнок и, словно решив пояснить свой вопрос, продолжил. — Я имею в виду, — нервозность, которая, казалось, уже практически исчезла, как будто снова вернулась. — У меня вообще не было никаких связей ни с подпольным миром, ни с, тем более, какими-то Семьями, —подросток, видимо, по-привычке повернулся к своему дяде и на мгновение застыл, но почти сразу продолжил говорить. — У тебя есть особые связи с мафией?

 — Во-первых, я не принадлежу ни к одной Фамилии, — ответил бывший аркобалено. — У меня есть своя собственная сеть информаторов и множество более или менее союзников, — легко признался он, не видя в этом тайны. — Это, собственно, является одной из причин, по которой любая Семья хотела бы иметь меня в своих рядах.

Реборн прекрасно понимал, что лучше пока отложить тему, связанную с убийствами и работой в качестве наёмного убийцы подальше.

Он понимал, что это действительно был разговор на потом; понимал, что лучше будет вернуться к этому немного позже.

Гарри, похоже, имел схожий образ мыслей и решил сосредоточиться на более гражданских вопросах и на вопросах, которые относились непосредственно к нему.

 — Теперь ты мой опекун, получается?

 — Верно, — кивнул солнце. — Но я не имею ничего против этого.

 — И тебя не волнует, — удивился мальчик, и огонь взволнованно колыхнулся внутри него. — Что я не знаю ничего о мафии, не умею управлять пламенем, да и слепой, к тому же? — он посмотрел на своего дядю расфокусированным взглядом. — Я даже не уверен, что смогу стать «хорошим» мафиози, — ребёнок показал пальцами воздушные кавычки и вздохнул. — Я ведь не смогу убивать ни в чем не повинных людей.

 — Ты член моей семьи, Piccolo sole, — бывший аркобалено осторожно приобнял своего племянника. — Мне плевать на всё остальное.

 — И тебя даже не волнует, что я буду только обузой?

 — Ты никогда ей не станешь, — нахмурился Реборн. — Я с лёгкостью обучу тебя сражаться с использованием пламени, и ты сможешь себя защитить, — он уже привычно коснулся предплечья подростка. — Я был репетитором у двух Наследников, поэтому с этим проблем не будет. Поверь, — нахмурился киллер, вспомнив Дино и Тсуну. — Они были намного хуже тебя, который уже так легко вызвал свой огонь.

 — Есть и второй вариант, верно?

 — Вот именно из-за этого ты мне и нравишься!

Старшее солнце наклонил голову, пытаясь по привычке опустить на глаза тень от полей федоры, которая давно уже лежала на столе, и скрыть свои эмоции.

Бесполезное перед практически — если он правильно понял — слепым мальчиком действие, совершаемое скорее из-за многолетней выучки, чем из-за желания, не раз спасало Реборна от многих неприятных вещей.

Даже в кругу его бывшей семьи киллер нечасто позволял себе показывать свои настоящие мысли и чувства.

Даже когда он был на сто процентов уверен, что никого, кроме Дурслей, рядом нет, мужчина подсознательно не хотел открываться больше положенного.

 — Вторым вариантом является Академия мафии, — протянул бывший аркобалено, довольно щурясь. — Тогда до сентября ты подтянешь гражданско-немагические предметы, — он мельком глянул на завибрировавший телефон и, отклонив звонок, продолжил. — А осенью пойдёшь на уроки, как и остальные дети.

Гарри задумчиво промычал что-то абсолютно неразборчивое. Нахмуренные брови и серьёзное выражение лица ребёнка совершенно не вязались с гнездом на его голове и общей растрёпанностью его образа.

Реборн негромко цокнул языком, пытаясь понять, что именно бормотал его новый подопечный, и неслышно усмехнулся, когда спустя несколько секунд сдался.

Подросток застыл, «глядя» на него, и тепло — пусть и немного криво из-за едва уловимой дрожи — улыбнулся, будто сбылось его заветное желание.

 — Что бы ты ни выбрал, Sole, — уверенно произнёс киллер, когда в пламени его племянника почувствовался страх. — Ты можешь изменить своё решение в любой момент, — он не просто пытался успокоить мальчика, а действительно был готов помочь ему. — У тебя будет много времени, чтобы разобраться со своей жизнью прежде чем начать работать в мафии.

 — Почему ты в этом так уверен? — несмело произнёс Гарри.

 — Потому что я дам тебе это время, Piccolo sole, — протянул старшее солнце. — И потому что я буду на твоей стороне.

 — Ведь мы семья, пусть и не кровная, — повторил ребёнок фразу, сказанную его дядей буквально пару часов назад.

Chapter Text

Всё не так плохо: нас не продавали — нас выдали даром.

Карелии Чапек

°

Гарри вертел в руках немного потрёпанный учебник по алгебре. Дядя дал его, чтобы мальчику стало немного понятнее, чему ему надо будет обучиться.

Содержимое книги, прочитанное его опекуном вслух, казалось Поттеру, который перестал изучать математику в десять, максимально непонятным и невыносимо сложным.

Цифры почему-то превращались в буквы и наоборот. Маленькие числа над выражениями чуть ли не полностью меняли их смысл. Умножение отчего-то приравнивалось к сложению, а деление к вычитанию.

Мысль о том, чтобы узнать наконец те вещи, которые нормальные люди знают с самого детства, была весьма привлекательной. Несмотря на трудности, что несомненно появятся во время обучения, он не мог не ожидать с нетерпением новых знаний.

Единственными вещами, которые ощутимо напрягали бывшего гриффиндорца, была возможность разочаровать своей глупостью нового опекуна и возможность нарваться на ещё одного плохого учителя.

Ему вполне хватило тех преподавателей, что — четыре года только при нём — раз за разом разочаровывали учеников прибывших в Хогвартс за знаниями и получивших только скудное их подобие.

 — Итак, — протянул Реборн, погладив своего хамелеона. — Я рассказал основные моменты, — он заинтересованно наклонился и упёрся локтями в колени. — Теперь твоя очередь, — его голос больше не сочился весельем, и стал отдавать каким-то металлическим отзвуком. — Что с тобой случилось?

 — Это сложно объяснить, — пробормотал подросток, отложив учебник на стол. — И полная версия событий займёт, наверное, слишком много времени.

 — Не волнуйся, Sole, — усмехнулся мужчина. — До вечера мы совершенно свободны.

Цвет силуэта дяди, походивший раньше на сияние яркого солнца — которым Реборн, собственно, и являлся — внезапно стал куда более холодным.

Словно драгоценный камень, повернувшийся к свету другой своей гранью и почти полностью изменивший свою окраску, очертания мужчины кардинально поменяли вызываемые собой ощущения.

 — Начало, я полагаю, ты знаешь, — собравшись с мыслями, произнёс ребёнок. — Джеймс, Лили, их маленький сын, война… — он тяжело вздохнул, «увидев» кивок дяди, и продолжил. — Тогда знаешь ли ты, почему именно они прятались?

 — Лили ничего мне не объяснила, — ответил Реборн, осторожно положив руку на плечо своего племянника. — А Дурсли, даже если бы знали, не рассказали бы мне.

 — Незадолго до моего рождения, — поморщился Гарри. — Было произнесено пророчество.

Жёлтый цвет едва уловимо менялся. Он то охлаждался, становясь практически лимонным; то на несколько мгновений возвращался в своё обычное состояние, снова становясь тёплым и солнечным.

Будто пытаясь успокоить мальчика и заверить его в том, что всё в порядке, Реборн изредка отодвигал от себя жажду убийства, заставляя своё сияние — которое, скорее всего, являлось его пламенем — стать на секунду знакомым Поттеру безопасным огнём.

 — Из-за этого предсказания Волдеморт и пытался убить меня.

Подросток рассказывал своему новому опекуну фантастическую сказку, основой которой были магия и насилие, в которой присутствовало немного политики и несметное количество пренебрежения.

Это наверняка было настолько прекрасной историей жизни даже не пятнадцатилетнего ребёнка, что ему было даже смешно.

 — Тебя укусил василиск? Рептилия, которая убивает одним взглядом, и, по-видимому, обладает очень сильным ядом? — старшее солнце был взбешен. — И тебя даже к медику не отправили?

 — Ну, сразу после укуса феникс поплакал на мою рану — попытался успокоить своего дядю бывший гриффиндорец. — Слезы феникса — одно из самых мощных целебных средств в Волшебном мире, — пояснил он, видя вопросительное колыхание пламени.

Номер отеля окутало недоверчивое молчание. Реборн, видимо, просто не знал, что сказать. И юноша вполне мог его понять — сначала самый сильный яд, а затем самое мощное лекарство? Он и сам признавал, что всё, что он говорил, звучало, по меньшей мере, нелепо.

 — Я называю это удачей Поттера.

 — Mio dio, Piccolo sole, — несчастно протянул убийца. — Мое сердце может просто не выдержать твой рассказ.

Мужчина изо всех сил старался слушать. Он задавал вопросы насчёт терминов, которые Лили не использовала из-за ненадобности в то время, или ситуаций, причины и последствия которых Гарри не пояснял, забывая иногда, что его собеседник не был в Хогвартсе.

Мальчик задавался вопросом, не так ли чувствовали себя нормальные гражданские, когда сталкивались с мафиозной культурой; не так ли чувствовал себя последний ученик киллера, когда тот объяснял ему тонкости подпольного мира.

 — В первый раз, когда я услышал, что у меня вообще есть крестный отец, — проговорил Поттер, не пытаясь скрыть своё отношение к Сириусу. — Взрослые говорили, что он выдал моих родителей Реддлу и убил тринадцать человек, — он тяжело вздохнул и, поморщившись, неуверенно пододвинулся к дяде. — Всё мои знакомые утверждали, что Блэк сбежал из Азкабана, нашей магической тюрьмы, чтобы убить меня.

Голос подростка уже звучал устало, но он не прерывался, желая наконец-то рассказать хоть кому-нибудь, какой ужас творился в его жизни, и в какой кошмар она в итоге превратилась.

Он понимал, что, возможно, после окончания рассказа Реборн отвернётся от своего племянника, но даже если это произойдёт, ему хотя бы станет немного легче.

Да и что могло случится, если бы мужчина решил, что такой ребёнок ему не нужен? Обратно к родственникам его уже не вернуть, а Мардж ни за что не согласиться принять его.

Единственным вариантом оставался приют, а он — несмотря на все пугающие истории Дурслей — не мог оказаться хуже, чем дом, в котором Гарри провёл почти четырнадцать лет своей жизни или Школы Чародейства и Волшебства.

 — Конечно, все оказалось не так, но я не знал этого в течение нескольких месяцев, — продолжил мальчик, ощущая успокавающие прикосновения тёплых рук. — Я так сильно ненавидел его.

 — Сейчас нет? — спросил дядя, когда он на секунду замолчал, пытаясь отодвинуть от себя злость на Бродягу.

 — Сейчас да, но за другое.

Объяснение Поттера было похоже на ускоренный курс по волшебству для незнавших о нём или забывших из-за отсутствия напоминаний.

Он говорил простым языком, старался пояснять всё, что было бы непонятно ему самому, и ничего не скрывал, на самом деле желая поделиться всем.

Подросток рассказал Реборну о трёх своих школьных годах, о том, как юного гриффиндорца унижали и превозносили, о том, как ставки постепенно росли, а опасность для его жизни неуклонно возрастала.

Первый курс, наполненный событиями: цербер, метла, головная боль на ЗОТИ, детёныш дракона, Запретный лес, зеркало, философский камень и одержимый Волдемортом Квиррелл.

Второй — сумасшедший эльф, летающая машина, шипение где-то за стенами, умершие петухи, пауки-тире-акромантулы, дневник Тома Реддла и чёртов огроменный василиск.

Третий курс — который можно было назвать, возможно, самым спокойным — с его дементорами, сбежавшим из тюрьмы преступником, оборотнем, крысой и путешествием во времени.

Оставался только четвёртый курс — самый недавний и самый, наверное, сложный для рассказа. Потому что как можно было объяснить взрослому, ценящему — судя по тому, что видел ребёнок — семью человеку, что все, кого Гарри считал семьёй и друзьями, отвернулись от него, когда он нуждался в них больше всего.

 — Прошлым летом, — начал мальчик, напряжённо наблюдая за цветом силуэта мужчины. — Я с семьёй Уизли и ещё несколькими людьми отправились на квиддичный матч.

Поттер продолжал говорить, изо всех сил стараясь не останавливаться на финишной прямой. Он уже рассказал о начале Турнира Трёх Волшебников, об объявлении четырёх его чемпионов и начал объяснять, что было после Хэллоуина, когда понял, что что-то изменилось.

Подросток буквально кожей почувствовал, что взгляд его дяди изменился с соредоточенного и немного острого из-за, наверное, его желания убить кого-нибудь на оценивающий и понимающий.

 — Всё носили эти значки, даже Рон, который прилюдно назвал меня «гнусным предателем», — подросток запнулся и растерянно моргнул. — Что?

 — Ты думал, я брошу тебя, — задумчиво произнес Реборн, изучая своего племянника. — Что я просто возьму и отвезу тебя в ближайший приют.

 — Я знаю, что это очень много для нормальных людей, — ребёнок снова моргнул, смущённо ведя плечом. — Да и моя удача нередко задевает тех, кто находится рядом, — он взволнованно махнул рукой и слегка поморщился. — Тебе вряд ли нужны проблемы, которые придут вместе со мной.

 — Я скажу тебе две очень важные вещи, — протянул мужчина невероятно серьёзно. — Запомни их.

 — Хорошо.

 — Во-первых, тебе довольно сложно будет избавиться от меня, — киллер усмехнулся, взъерошив волосы Гарри. — А во-вторых, какая бы опасность не пришла вслед за тобой, — сказал он совершенно уверенно. — Я встречу её рядом с тобой.

Силуэт дяди сверкал раскалённым золотом, которое переливалось и бликовало на ярком свете. Силуэт горел невероятно горячим, но не обжигающим солнечным огнём.

Ярко-жёлтые очертания передавали чувства и эмоции своего обладателя. Они рассказывали мальчику о том, что на него не злятся; о том, что ему верят; о том, что ему не врут.

 — Помнишь, почему?

 — Потому что мы семья, — расслабленно улыбнулся Поттер, успокоившись. — Пусть и не кровная.

Дальше разговор протекал на удивление легко. Подросток спокойно говорил о произошедшем с ним, понимая — впервые, наверное, за всю свою осознанную жизнь, что есть человек, который будет на его стороне.

Реборн же так же спокойно принимал всё сказанное как факт, не паникуя, не чувствуя отвращения к ребёнку и совершенно не злясь.

 — Вот так вот, — закончил Гарри и сглотнул не столько от страха, сколько от жажды. — А потом пришёл ты.

 — Хочешь ли ты, — протянул мужчина, вложив пластиковую бутылку ему прямо в руку. — Чтобы я убил кого-нибудь из предателей?

 — Ты в курсе, — рассмеялся мальчик, чуть не подавившись предложенной водой. — Что такое не говорят детям?

— А тебе страшно, Sole? — спросил в ответ дядя, тоже, видимо, вспомнив уже произошедший в доме Дурслей разговор.

 — Неа, — покачал головой Поттер, улыбнувшись.

— Тогда мне плевать.

Громкие звуки электрогитары и голос, поющий на, скорее всего, итальянском, внезапно раздались из динамика телефона Реборна, оповещая его о входящем звонке.

Мужчина, тихонько шикнув на подростка, ответил на вызов и на несколько секунд замолчал, слушая собеседника.

Его пламя радостно вихрилось, вокруг своего хозяина, заполняя собой большее пространство и дезориентируя ребёнка, но киллер, словно не заметив этого, убрал его только после короткого диалога, смысл которого без ответных реплик понять было невозможно.

 — Что-то случилось? — спросил Гарри, когда телефон был отложен, а силуэт снова стал походить на человека, а не аморфное пятно.

 — Полиция наконец-то нашла тела, — протянул Реборн. — Нам с тобой нужно подъехать к, — он хмыкнул, будто не в силах сдержать рвущийся наружу смех. — Месту убийства.

 — Ну, — вздохнул ничуть не удивлённый мальчик. — Раз надо, тогда поехали.