Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Магнитофон был тем ещё старьем.

Брайан Джонсон ещё никогда не звучал так отвратительно из динамиков, уже давно вышедших из моды, которые и в подмётки не годились его усовершенствованной суперсовременной стереосистеме, установленной в доме в Малибу. Может, ему стоило направить финансирование на организацию досуга американских военных, оплатив им возможность слушать музыку из более новейших технических средств? Об этом определённо стоило задуматься. Ведь кто не любил музыку, она несомненно поднимала боевой дух, это именно то, чего не хватало для ведения успешной войны: чуточку отвлечения внимания и смещение фокуса, разве нет?

Безобразно нечистый звук, лёгкое дребезжание и раздражающие помехи – даже подпевать в такт року не возникало желания, несмотря на играющий в его венах алкоголь, который всегда подначивал его на такое. Он мог гарантировать то, что был пьян. Слегка. Имел право. И пусть милая женщина сержант – пилот! – определённо смеялась, он помнил, что в машине звучал смех, никто не осмелился забрать у него стакан с отменным виски (из его личной коллекции, направленной вместе с ним из штатов в эту увлекательную поездку), а значит он говорил что-то смешное, но не нелепое и не переходил определённую черту. Военные умели быть скучными. Но ребята в той машине знали толк в шутках, и, о, они были его фанатами, точно… этот юнец напротив несмело попросил разрешение с ним сфотографироваться на свой нелепый плёночный девайс. Серьезно, Тони как будто попал в прошлый век.

Не то, чтобы обычно он позволял играть себе роль развлекающей обезьянки, с которой разрешалось фоткаться, но был особый случай. Фото, должно быть, оказалось фееричным.

Он безусловно выглядел блестяще, впрочем как и всегда… Его костюм Gucci, покрытый пылью песков Афганской пустыни, тонкий материал пиджака в осколках от взорвавшейся ракеты, ужаленное в ранениях ошеломлённое от контузии лицо в нелепой гримасе и белоснежная рубашка с расплывающимися пятнами крови там, где под ненадежными слоями бронежилета находилось судорожно бьющееся сердце. Его сердце, куда рвался на всех парах пресловутый осколок собственной шрапнели. «Старк Индастрис» не производит фуфло! Да… несомненно невероятно фееричное зрелище…

Мысли путались.

Тони был слишком молод, чтобы умереть.

Тридцать шесть – прекрасный возраст. Возраст, позволяющий ему пока не беспокоится о циррозе, артрите, остеохондрозе и ещё о с десятках других гнусных болячках, которые норовили дать о себе знать у людей, которым переваливало за пятьдесят. Нет, правда, по стандартной терминологии, когда наступает тот самый пресловутый преклонный возраст? Пятьдесят? Сорок? Раньше? В любом случае у него до этого была ещё вся жизнь. Жизнь, которую он, говоря некрасочным языком, спускал на девочек, развлечение, машины и выпивку, не отказывая себе ни в чём и никогда, не задумываясь о том, что будет после. В конце концов он был Тони Старком, миллиардером, плейбоем и филантропом. Мог себе позволить.

Подайте на него в суд.

Впрочем, рискуете проиграть.

Находясь только в самом рассвете своих сил и возможностей, Тони не был готов получить красную карточку и уйти с поля.

Смерть не стояла под запятую рядом со всеми этими увлекательными вещами, даже не близко, он не ждал её, лёжа в постели в обнимку с красавицей с обложки Playboy, попивая виски, не махал рукой, подбирая на дороге, когда разгонялся до превышающей нормативы скорости на одном из своих Ламборджини, уверенный, что всё это сойдёт ему с рук. Он был слишком молод. Кто-нибудь его слышал!? Переиграйте. Перемотайте. Остановите плёнку. Сделайте хоть что-нибудь… Кто-нибудь… Он не мог умереть…

Со всей своей способностью моментально осознавать одновременно несколько вещей, анализируя большой поток информации, даже будучи, должно быть, под определённой долей каких-то наркотических средств, Тони мог уверенно заявить, открыв глаза, ослеплённые какой-то яркой вспышкой на периферии, которая не давала возможности рассмотреть что-то поодаль: он был всё ещё чертовски предельно точно жив в тот момент.

Об этом свидетельствовала боль. Не просто боль, а БОЛЬ.

В какой-то момент это даже заставило его пожалеть о том, что смерть передумала забирать его в своё гнетущее мрачное место. Больно было повсюду. Казалось, всё его тело проткнули миллиардами тончайших игл, воткнув в каждую мышцу его изнывающих от агонии конечностей и изрешетив его грудь, как предназначенную для отработки оружия мишень. Большая часть обжигающей пытки исходила от места, рядом с сердцем, как стало ясно после. Повторно открыв глаза, уже более менее адаптирующиеся к раздражающему свету, он осознал, что лежал на жёстком подобие матраса, чьи пружины протыкали его спину, имитируя осколки от ракеты, и что он смотрел в чьи-то выразительные карие глаза.

Прямо перед Тони, уставившись на него, сидел ребёнок. Беспорядочный вихрь каштановых кудрей обрамлял его маленькое личико, в ярком свете прожекторной лампы был заметен слой грязи и копоти на щеках и лбу, и Тони мог рассмотреть затерявшиеся в длинных ресницах мальчика крупицы песка, потому что тот прижимался к его собственному лицу нос к носу, игнорируя понятия личного пространства, и внимательно следил за пробуждением мужчины.

Мучительный стон вырвался из его горла, когда он попробовал вздохнуть, и ребенок, наблюдающий за ним, обладатель любопытных карих глаз, вздрогнул, тотчас отпрянув. Стало понятно, что Тони мешала дышать воткнутая в его ноздри какая-то длинная трубка, и он с отвращением поспешил от неё избавиться, медленно приходя в себя от пережитого шока и пытаясь осознать, где он, собственно говоря, очутился, и что за чушь происходила вокруг. Его руки слегка дрожали и не слушались, попробовав дотянуться до стоявшей справа от него кружки с водой, Тони потерпел сокрушительное фиаско. И тогда он увидел незнакомого лысого мужчину средних лет, спокойно сбривающего собственную щетину с помощью мутного маленького зеркала, после чего страх и волнение, подавленные его дезориентированным состоянием, дали о себе знать.

Он вскинулся вперёд, но не смог сдвинуться с места, и грудь обожгло болью ещё сильнее, чем раньше. Бросив взгляд вниз, с трудом подняв голову, Тони заметил провода, тянувшиеся от странного приспособления (аккумулятора, всплыло в голове узнавание) к нему под слой бесконечных бинтов, обёрнутых вокруг его торса.

И только тогда осознание и память услужливо подсказали ему, что то, что он жив, очевидно… это была единственная приятная новость.

***

Мужчина утверждал, что спас ему жизнь. И что они встречались когда-то давно в прошлом. Тони не помнил, да и не хотел вспоминать. Единственное, что ему хотелось в данный момент, это удавиться. Но нет, сначала закинуться адовой дозой ЛСД, запить всё это Джек Дэниелсом, а потом удавиться. В таком порядке.

В его груди торчал электромагнит, хитроумное устройство, созданное из хлама, которое должно было гарантировать, что шрапнель – осколок его собственной ракеты – не попадёт в его сердечный клапан. Должно быть, Тони выиграл джек-пот на получение самого неоднозначного шанса на выживание.

Террористическая группа, которая их похитила, называлась «Десять колец», как поведал ему этот лысый мужчина, вся их пещера была утыкана камерами, словно террористы решили устроить реалити-шоу с ними в главных ролях. И у них было его оружие – чёртовы автоматы с эмблемой «Старк Индастрис», созданные для армии США, которые никогда не должны были попасть в неправильные руки. Его собственные разработки.

Занимаясь приготовлением на вид мало съедобной каши, лысый мужчина сказал ему улыбнуться в камеру, которая была нацелена на них из ближайшего угла. У Тони Старка имелась неотъемлемая способность к натянутым улыбкам перед фотообъективами, однако впервые она его подвела.

– Как долго вы в плену? – решил поинтересоваться он, испытывая потребность говорить хоть что-либо, чтобы заглушить начавшиеся признаки приближающейся панической атаки.

Мужчина напротив улыбнулся. Как он умудрялся оставаться в хорошем настроение в их нынешнем положении, Тони понять не мог.

– Очень сложно вести подсчёт дням, когда не знаешь, зашло ли солнце или только поднялось, – пожал тот плечами (Инсен, он представился как Инсен, напомнил себе Тони обратиться в следующий раз к нему по имени). – Здесь в пещере нет способа различить день и ночь.

– Я бы отчитывал неделю каждый раз, когда ваша борода становится длиннее на сантиметр, – криво усмехнулся он, вызвав странный настороженный взгляд от лысого мужчины. Что, теперь ему не разрешалось шутить?

– Умно, – кивнул головой Инсен.

Тони решил мимоходом осмотреться. Место, где он очнулся, должно быть находилось под землей. Здесь царил адский холод и сырость, так что его сотрясал озноб с тех пор, как он пришёл в себя. Бывшая каменоломня? Достаточно надежная опорная конструкция вокруг – явно результат упорных трудов и немалого опыта. Это не давало ответов о том, где они находились территориально, и как скоро его должны были найти власти и Роуди. Его лучший друг должен был знать о том, что Тони похитили? Если сам не получил смертоносную убийственную дозу ракет производства «Старк Индастрис».

– Сегодня я брился тринадцатый раз за то время, пока нахожусь в плену, – произнёс Инсен задумчиво, отвлекая Тони от осознавания собственного бедственного положения. – Должно быть, прошло около полутора года, – он отвёл взгляд, – целая вечность по ощущениям.

– И зачем вы им нужны? Подрабатываете цирюльником у террористов? – спросил Тони, потирая рукой грудь.

Электромагнит доставлял неудобство, края вокруг раны зудели и слегка чесались, ощущать инородное тело под собственной кожей казалось странным и противоестественным. Он чувствовал на языке неприятный металлический вкус, однако хирург утверждал, что внутреннего кровотечения у него быть не могло, доктор каких бы наук тот не был, у него не оставалась выбора, кроме как надеяться, что слова незнакомца окажутся правдой.

Со стороны Инсена послышался смешок, знак одобрения прозвучавшей шутке Тони.

– Очевидно, они увидели ценность в моей способности к языкам, – ответил он, поддерживая серьёзный тон.

Тони отдал бы многое, чтобы в данный момент вести непринуждённые разговоры, отпуская шутки, но его положение казалось довольно бедственным, и сарказм, как и юмор, очевидно были всё же здесь неуместны. Это не позволяли забыть некоторые обстоятельства, как например то, что на их двери имелись решётки и она, весьма вероятно, была закрыта с той стороны. И что они находились в долбанной пещере. Однако он ничего не мог с собой поделать. Сарказм всегда являлся его главным оружием, к которому он прибегал, когда не знал, что следует сказать в определённый момент или чего от него ждут.

– Не думал, что эти ребята набирают себе в штат лингвистов, – отпустил он слегка нервный смешок.

Должно быть, что-то его выдало, но Инсен посмотрел на него совсем не весело, как предполагалось, а с видимым сожалением и спустя мгновение отвернулся, подавая ему баночку с шелестящими осколками.

– Некоторые инструкции к ракетным установкам, которые у них есть, написаны на английском языке.

– Моим ракетным установкам, – Тони не удержался от раздражённого подёргивания плечами. – Откуда у них моё оружие?

– Сами посудите, – Инсен оставался невозмутимым, словно не понимал, с чего Тони быть раздражённым. Действительно, как будто в него не каждый будний день стреляют его же собственной ракетой. – То, что можно купить, попадает к тем, кто способен заплатить. Вы - продавец, а они - покупатели. Неудивительное дело.

Тони готов был поспорить. Он поставлял оружие, это верно, но от его внимания бы не ускользнуло, что второй стороной, подписывающей договор, оказались бы террористы. Исключено. Оружие получало лишь правительство США, в этом он не сомневался, Роуди был тем, кто контролировал поставки, и Обадайя лично следил за оборотом документов. Эти сукины дети попросту несомненно украли его.

Но эта мысль ровным счётом не приносила никакого облегчения. Каким бы способом «Десять колец» не приобрели автоматы и ракеты, они имели их в своём собственном пользовании, а значит применяли для своих террористических атак и вели борьбу с армией Афганистана и дополнительного подкрепления из штатов на равных условиях. Убивали, грабили, калечили и чинили беспорядки в угоду собственным кровавым целям, пользуясь тем, что он производил собственными руками. «Старк Индастрис» имела в творившемся беспределе косвенное значение, как и сам Тони, стоило признать.

И это расстраивало. Чертовски сильно расстраивало. Тони даже сказал бы, ошеломляло.

Из всех возможных перспектив нахождения в плену у террористов, он не видел никакого выхода, предусматривающего выживания. Получается, он просто дожидался здесь своей смерти? Не стоило беспокоиться о наличии шрапнели, когда его вскоре должны были казнить.

От смешанных чувств Тони отвёл взгляд, скрывая свои эмоции от внимания мужчины. Он не хотел оставаться на виду, и в данный момент его собственная лаборатория с электронным замком и ограниченным доступом была бы лучшим местом, где он желал очутиться, чувствуя себя в безопасности и спокойствии, но тешить себя столь наивными мечтами казалось глупой затеей. Он был реалистом, а не мечтателем, и нынешняя действительность была такова, что у него имелись все шансы никогда больше не увидеть ни мастерскую, ни Малибу ни даже простой солнечный свет. Кажется, пора было начать паниковать. И к чёрту, что у его приступа отчаяния имелись свидетели, Тони больше не придавал этому значения. Голова закружилась, а взгляд стал подозрительным мутным. Он ведь не собирался рыдать на виду у незнакомца? Вздох получилось сделать не сразу, и, пытаясь отвлечь себя разглядыванием обстановки вокруг себя, Тони нашёл глазами маячившую перед ним макушку кудрявых волос. Мальчик, кого он увидел, едва придя в себя, в данный момент сидел под столом в дальнем углу с потрёпанной книгой в руках.

После пробуждения Старка ребёнок больше не решался так любопытно его разглядывать. Тони почти забыл о его наличии, потому что он был очень тихим.

Малыш перехватил взгляд мужчины, и каштановая кудрявая макушка сразу же исчезла за обложкой, когда ребёнок стеснительно поднял её вверх, скрываясь от внимания Тони. Он не мог прочитать название книги, она была написана на иностранном языке, очевидно, на одном из восточно-иранских, но, если судить по картинкам, имела отношение к физике. По его меркам мальчик был слишком мал для такого чтения, ему на вид можно было дать не больше шести лет. Его плечики, обёрнутые в рваную рубашку, были совсем крошечными, а потёртые башмаки, надетые на ноги, могли уместиться на пол ладони Тони.

 Ребёнок? Здесь в окружении террористов не полагалось находится кому-то столь юного возраста. Тони, впервые осознав этот факт, пришёл в ужас

– Откуда здесь ребёнок? – спросил он вопрос, который напрашивался у Тони с момента его пробуждения. – Ваш?

Инсен бросил взгляд на мальчика, после чего покачал головой.

– Нет, я увидел его в лагере незадолго до вашего появления. Террористы часто берут в заложники детей, женщин и стариков. Не нужно таких удивлённых взглядов, мистер Старк. Неужели, вы не смотрите телевизор? Статистика такова, что обычно такие заложники не возвращаются обратно живыми.

Тони почувствовал, как у него свело живот, а грудь сдавило нехваткой воздуха. Наличие ребёнка в таком ужасном месте казалось неправильным... совсем неправильным. Эти невероятно огромные любопытные глаза никогда не должны видеть то, что довелось увидеть Тони на той дороге, и дети, как он считал, от подобных мест обязаны были находиться как можно дальше. Существовала сотня предположений, что могло случится с мальчиком, который оказался заложником террористов, и ни об одном Тони не хотелось думать в данный момент.

Они ещё какое-то время с ребёнком играли в гляделки друг с другом, пока Тони не отвёл взгляд. Мальчик… казался нормальным, на первый взгляд. Возможно, слишком тихим, неопрятным и… маленьким.

– И сколько ему, пять, шесть? – прорычал сквозь зубы он, после чего, заметив, что хрупкие плечи ребёнка вздрогнули, реагируя на повышенный тон разговора, постарался говорить чуть тише. Как давно он здесь? И… как много ему довелось уже увидеть? – Что за ублюдки эти чёртовые «Десять колец»!

Инсен пожал плечами.

– Насколько мне известно, у террористов нет сердца, – от слов лысого мужчины стало ещё больше не по себе, и Тони судорожно вздохнул, скрывая нервное подергивание пальцев. – Они использовали мальчика как прислуживающий персонал в палатках с едой, принеси-подай, ребёнок очень послушный.

– Дети в его возрасте обычно не бывают послушными, – сказал он, хотя толком и не знал, как должны вести себя нормальные мальчишки околошкольных лет. Стоило между делом вспомнить, когда он в последний раз находился рядом с детьми и, упаси бог, имел неудовольствие с ними разговаривать. Наверное… эээ… никогда ?

– Детям его возраста не угрожают дулом пистолета террористы, – произнёс Инсен с ошеломляющим хладнокровием, и Тони не смог ничего ему сказать, обескураживающе моргнув. – Я постарался взять мальчика под своё крыло, когда увидел его. Пока мне это позволили. Не знаю, надолго ли. У вас есть семья, мистер Старк?

– Нет.

– У меня есть.

Тони так и не получил никакой информации о семье мужчины, потому что тот внезапно отвернулся от него спиной и замолчал, прерывая их разговор. Должно быть, он не желал делиться обстоятельствами личной жизни с миллиардером. Пусть они и были заперты здесь на неопределённый срок, всё это безобразие не могло быть поводом для близкой откровенности, да и надобности в ней не имелось.

Жизнерадостность Инсена являлась лишь напускным маскарадом, безусловно. Полтора года в плену? Тони готов был бы сорваться от раздражения и страха на первого же попавшегося сокамерника, если бы его полтора года держали в пещере террористы. У лысого мужчины был неиссякаемый запас самообладания, чтобы оставаться таким спокойным и собраным. К тому же ребёнок... Тони не оглянулся на мальчика, но чувствовал, что тот наблюдал за ним исподтишка. Был ли Инсен единственной причиной, почему ребенка всё ещё не убили? Вероятно так. Что ж, у мужчины имелись яйца для такого рискованного альтруизма.

Он сказал, что взял под своё крыло мальчика, каким-то образом выпросил эту привилегию у террористов, несмотря на собственное бедственное положение. Но как бы то ни было, у него вряд ли имелись позитивные представления об их общем будущем. В таком то месте растеряешь всякую веру в лучшее. Инсен и ребёнок просто дожидались здесь, когда их участь решат те отвратительные люди, которые посмели контролировать жизни и смерти других. Где бы не находилась семья мужчины, он скорей всего не верил, что способен вернутся к ним.

Тони, вероятно, тоже никогда уже не смог бы вернуться в штаты. Это был его прощальный пируэт?Окончательные аккорды, завершающие исполнение? Всем спасибо, всем до свиданья! Именно так должна была закончиться его жизнь? А он даже ни разу не позволил себе поцеловаться с Пеппер.

Пеппер... Пожалуй, он жалел о том, что так мало уделял ей внимание. Даже если у них бы ничего не получилось, видеть её шикарную улыбку было приятно. А сейчас... он поймал себя на мысли, что даже не помнит, как от неё пахло. Этот приторный аромат всегда будоражил его нюх, стоило ей появиться в дверях его матерской, то как он прикрывал глаза, когда она начинала отчитывать его за бесчисленные происшествия, представлял себе, что стоит наклониться ближе, и у самой шеи он почувствует запах её кожи... Должно быть, она была сейчас очень опечалена необходимостью поиска новой работы. Ведь его несомненно уже признали мёртвым для американских СМИ. Отрадно, что никто наверное так и не узнает, где оборвалась жизнь экцентричного знаменитого Тони Старка на самом деле.

У него не было семьи, к которой он хотел бы вернуться. У него попросту не было ничего, за что можно было уцепиться, чтобы элементарно хотеть продолжать дышать. Ни одной чертовски важной вещи. Ради чего он всё это время существовал? Было ли в его жизнь хоть что-то, отдалённо напоминающее смысл? Именно так чувствовали себя люди на смертном одре? Оглядывались назад и понимали, что там, где они делали выбор, им следовало поступить наоборот, но время подходит к концу и остаётся лишь проглатывать отдающие привкусом горечи неизбежность и беспомощность. Всё, что понимал Тони, оглядываясь на свою собственную жизнь, это то, что она не могла так бездарно и бессмысленно оборваться, и оттого страх смерти ощущался ещё более зловещим. К чёрту террористов! Он хотел выжить. Он должен был хотя бы попытаться, разве нет?...

...Чтобы выжить, оказалось, что ему всего лишь предстояло сотворить ракету Иерихон и вручить её в руки террористам. И когда он отказался, за этим последовала боль. Много боли. Снова.

Он задыхался и умирал… кажется, умирал. По ощущениям электромагнит, встроенный в его грудь, несколько раз замыкало, он трещал и ударял его током каждый раз, когда его голову окунали в воду. Его зубы дрожали от бесконечных электрических импульсов, а тело изнывало от грубого обращения. Мыслями он как будто находился совсем не в этом ужасном месте. И временами казалось, что всё, что с ним происходило, было лишь результатом передозировки наркотиков, которыми он увлёкся на очередной сумасшедшей вечеринке по случаю какого-то никому ненужного праздника, наподобие Рождества. Хотя он любил Рождество, но, чёрт возьми, отмечать рождение Иисуса? Он же был давным-давно мёртв, объясните, какой в этом смысл?

Тони не знал, что не позволяло ему отключиться полностью. Может быть, мучающие его террористы знали толк в пытках? Какой прок от жертвы, если она постоянно теряет сознание, и, вероятно, существовал какой-то особый способ «водных процедур», при котором они не давали ему утопиться полностью, при этом заставляя терпеть мучения от недостатка кислорода. Ледяная и колючая вода жалила его ещё незажившие раны и порезы на щеках, охлаждала лёгкие. Гипоксия имела ряд последствий, насколько он знал, особое влияние оказывала на нервную систему и сердце. Если Тони и не умер бы, то точно сошёл бы с ума.

Пытки длились целую вечность. Кажется, его преследовали галлюцинации, или это были кадры его собственной жизни, транслируемые перед остановкой сердца, чтобы он взглянул на себя со стороны? Но, когда это закончилось, всё, о чём мог думать Тони, было лишь полное отсутствие понимания того, как ему выжить.

Он всё же вернул себе способность улыбаться. Приторно ненастоящая фирменная белозубая улыбка Тони окрасила его бледное уставшее лицо в свете полуденного солнца пустыни, когда он пожимал руку террористу, согласившись создать для него ракету. Только и стоявший поодаль Инсен, и Тони, чьи руки всё ещё дрожали от пережитого кошмара, едва удерживая на весу жизненно важный теперь аккумулятор, прекрасно понимали, что даже после выполнения того, что от него требовалось, Старк был обречён умереть. Рукопожатие ознаменовало собой лишь его собственную расписку о смерти.

Тридцать шесть – прекрасный возраст, чтобы умереть?

Chapter Text

Тони не мог никогда себе вообразить, что окончит жизнь подобным образом бесславной, унылой и столь ранней смертью. Должно быть, ему следовало переживать о том, кто возьмёт на себя главенствующее правление над компанией отца, кто позаботится об активах и как смерть одного прямого наследника отразится на мнении их инвесторов? Стоило побеспокоиться, что станет с его домом в Малибу и о сохранности протоколов и данных, встроенных в Джарвиса. О самом Джарвисе. Отключат ли его, уничтожив одно из самых впечатляющих творений Тони или перепрограммируют? Его другие незавершённые проекты, отложенные в мастерской, сочтут тратой времени и выкинут в мусор? Но думать о таких вещах Тони начал не сразу.

Первой мыслью было всё же, что его навсегда так и запомнят, как торговца смертью. И если происходящее здесь в этой пещере, в богом забытом месте, когда-нибудь придадут огласке, прозвище приобретёт себе парочку кровавых эпитетов, вышедших из под пера коршунов-журналистов, и это даже будет оправдано. Он так и видел эти заголовки газет, оставленные жирным шрифтом на первых страницах самых топовых изданий. «Тони Старк собственными руками подарил бомбу террористам. Доказательства обнародованы». Что ж, бесславная смерть ему не грозит. Подобная новость не утихнет еще лет пять. Впрочем, Тони и так нажил себе немало известности благодаря постоянным пьяным выходкам и его не столь давнего наркотического прошлого, что имя и так запомнится для будущих поколений. Но только в каком ключе? И хотел ли он подобной славы? Задумывался ли когда-нибудь о наследии?

Именно об этом пытался напомнить ему Инсен. О наследии? О том, что нужно бороться до конца? Всё это было бесполезно. Они вскоре убили бы и Тони, и хирурга с ребёнком, и такое будущее казалось неизбежностью. Следовало его принять или попытаться решить участь самому. Ему и особо стараться не следовало: просто вынуть электромагнит из груди не составило бы труда.

Расфокусированным взглядом Тони смотрел в одну точку над пламенем, искры которого таяли в воздухе перед его лицом. Он был настолько погружён в себя, что едва не вздрогнул, когда кое-что тёплое прижалось к его к боку в тот момент. Тягость собственного положения, гнетущие мысли о прошлом, жалость к себе, название его компании на оружии террористов, как пощёчина делу всей его жизни - всё в одночасье настигло его оглушающим осознанием, и требовалось время и уединение, чтобы дать впечатлениям уложиться. Постигающий аспекты отчаяния, он совершенно забыл, что в пещере находился не в одиночочестве.

Жар от огня приятно согревал ему пальцы с зажатой в них миской отвратительной каши, приготовленной Инсеном. Тот делал её из каких-то остатков круп, приносимых террористами, и с совершенным отсутствием соли. Бог ты мой, Тони скучал по бургерам, как никогда раньше.

Посмотрев на того, кто нарушил его мнимое уединение, Тони заметил мальчика, присевшего на самый краешек лавочки рядом с ним, места едва хватало для них двоих, поэтому ребёнок постарался прижаться теснее, чтобы не упасть, и несмело уставился в чужую миску с кашей. Поборов странное чувство смущения, Тони бросил взгляд поверх лохматой макушки на Инсена, увлечённо записывающего что-то в свой блокнот в дальнем углу. Мужчина не окликнул ребёнка, даже не подал вид, что заинтересован происходящим, что давало понять: Старку следовало самому решать, как спросить малыша, что ему от него нужно.

У мальчика были густые кудри на голове, которые смешно торчали в разные стороны, что выглядело, Тони должен был признать, довольно-таки очень мило. Тот медленно болтал ногами, прожигая дыру в его миске с напряжённым вниманием, и Старк почему-то испытал всплеск неподходящей ситуации паники.

Он сидел слишком близко к ребёнку. Ребёнку. Это ребёнок. Дышащий, думающий живой человек, только маленький. Спокойно, Старк. Может быть, если игнорировать его, он уйдёт сам?

Собственная миска мальчика была пуста, на донышке в стоявшем справа от них ржавом сотейнике, как Тони помнил, тоже уже не было никаких остатков.

– Ты голоден? – спросил он, хотя тут же понял, насколько вопрос казался глупым. – Конечно, ты голоден.

Наверное, этих скудных запасов было совсем мало для растущего организма. Он не знал, как долго ребёнок находился у террористов, но вряд ли эти ублюдки должным образом его кормили.

Широко раскрытые глаза, в которых отразился оранжевый проблеск пламени, устремились на Тони. И это... обескураживало. Хотя в силу происхождения (спасибо Говарду) Тони и привык быть в центре всеобщего внимания, обычно людям хватало такта не смотреть на него в упор, но маленький человечек рядом с ним был совсем иного сорта.

Он заметил, что щёки мальчика казались слегка впалыми, бледность кожи ярко выделялась на фоне серости пещеры, и совсем невинный взгляд выражал едва заметный испуг, как будто Тони мог разозлиться на ребёнка за то, что тот хотел еды. Но было в этих огромных распахнутых глазах и то, что, стоило признать, характеризовалось мужчиной не иначе, как зрелость. У маленького шестилетнего ребёнка был взгляд взрослого.

Это причиняло почти настоящую боль.

Тони, не долго думая, протянул мальчику свою миску, и тот, поколебавшись всего мгновение, тотчас накинулся на неё, как будто ничего более вкусного никогда в жизни не ел. Само собой он подавился, и крошечное тельце сотряслось в беззвучном кашле.

– Помедленнее, приятель, – прошептал Тони, переборов желание отодвинуться.

Ему было некомфортно, что кто-то вторгался в его личное пространство, былая брезгливость никуда не девалась даже в подобных условиях. Особенно если этот «кто-то» был грязным ребёнком, не понимающим концепцию личных границ. Тони никогда не имел дело с детьми и, говоря откровенным языком, их немного побаивался. Дети в его понимании всегда были шумными, суетливыми, раздражительно приставучими, часто болели, не следили за слюноотделением и требовали повышенного внимания к себе. И ещё они были глупыми. Тони с ранних лет понимал этот мир лучше, чем его бесчисленные пустоголовые няни, и ненавидел своих сверстников, которые думали, что Авогадро - это овощ. Благо, он редко находился в окружении одногодок, но Тони помнил, что некоторые из них ковырялись в носу класса до пятого и являлись смехотворно ограниченными в умственных способностях.

Тони никогда бы добровольно не согласился терпеть общество ребёнка в замкнутом пространстве, это уж точно. Однако выбора у него не оставалось.

И к тому же... то был не простой ребёнок.

– Его зовут Питер. Он не говорит и боится громких звуков, предполагаю, это из-за пережитого стресса. Но Питер знает свой язык и умеет писать на нём несложные фразы. Я находил немало признаков того, что молодой человек довольно смышлёный ребёнок. Не подумайте, что раз тот ничего не произносит, то отстаёт в развитии. Это явно не так.

Недавние слова Инсена о мальчике крутились в его голове, пока он следил за ребёнком, который, доев кашу, сейчас возил ложкой по дну миски совсем скудные остатки.

Он действительно не произнёс ничего за то время, пока Тони был здесь, лишь кивал или тряс макушкой из стороны в сторону, выражая согласие или несогласие, когда Инсен обращался к нему на родном диалекте. Совершенно ни единого слова. Не то, чтобы Тони наблюдал. Нет. Ему совсем не было дело до ребёнка, который жестокой шуткой судьбы разделил его участь пленника, собственных проблем хватало с головой. Конечно, он не мог не ужасаться этому стечению обстоятельств, приведших малыша сюда, но в данный момент Старку было о чём поразмыслить помимо этого. Он только недавно избежал судьбы быть убитым своим же собственным оружием. Его зацикленность на себе была, можно сказать, оправданной.

Но даже будучи в прострации от повергнувших его в отчаяние событий, Тони то и дело ловил на себе испуганный, но выразительный взгляд карих глаз.

И он всё же заметил (не мог не заметить), что Питер для ребёнка своих лет был чересчур тихим, складывалось ощущение, что он намеренно пытался не создавать никаких посторонних звуков. И если бы сейчас Тони не видел, как медленно поднимается и опускается его грудная клетка, можно было подумать, что ребёнок даже не решается дышать.

Это было немного неловко – сидеть так близко с кем-то в охваченном комнатой мрачном безмолвии – Тони не был привычен к тишине. Он любил окружать себя звуками, звучание рока из динамиков, болтовня с Джарвисом всегда успокаивали его.

Поэтому неудивительно, что вскоре он начал что-то бормотать себе под нос, отстранённо уставившись на языки пламени перед ними. Сначала о том, насколько он скучает по нормальной еде, восхваляя его любимый итальянский ресторанчик в Нью-Йорке, потом вспомнил о прибрежном запахе солнечного Малибу, сетуя на холод пещеры, даже заикнулся о Джарвисе, просто потому что, он не боялся этого признать, немного скучал по английскому акценту и наставническим фразочкам искусственного интеллекта. Инсен не обращал внимания на истеричный бред Тони, однако ребёнок не спускал с него внимательных любопытных глаз, не выказывая никакого намерения вернуться к своему излюбленному месту под столом к дожидающейся его книге.

– Ты не понимаешь, что я говорю, да? – горько усмехнулся он, в какой-то момент остановив себя на этой мысли. Малыш очень смешно наморщил лоб, когда Тони обратился к нему, не ожидая получить ответа, но выдержав некоторую паузу. – Я не знаю твой язык, ты не знаешь мой. И как нам быть?

Он слегка опустил голову, позволяя его глазам опуститься на уровень внимательных карих огонёчков мальчика, и тот, что удивительно, даже не отстранился от него. Малыш лишь недоумевающе моргнул, продолжая пялиться на Тони, как на что-то совершенно необычайное.

– Переводчик был бы сейчас очень кстати, – продолжил он отрешённо. – Ты знаешь, я встроил такой себе в телефон, достаточно было бы нажатий пары клавиш, чтобы перевести мои слова на твой язык. Это, полагаю, значительно упростило бы наше общение, малыш, – Тони подмигнул ребёнку, слегка усмехнувшись. – Я бегло говорю на арабском, но не на иранском. И...о, ещё я знаю немного итальянского. Моя... моя мама учила меня.

Даже несмотря на то, сколько времени прошло, говорить о Марии по-прежнему приносило ощутимую боль.

– Un bel po. Ciao giovane padawan*! – сказал он первое, что попало в голову.

На этих словах мальчик заметно оживился, он положил свою крошечную ручку на колено Тони и, беспардонно опершись на неё, вскочил, в результате чего они не столкнулись лбами друг с другом только благодаря своевременной реакции мужчины, который вовремя откинул голову назад.

– Эй, а это ты понял! – весело воскликнул он, не зная, что могло привести ребёнка в такое бурное волнение, но, казалось, тот теперь был очень воодушевлён, рассматривая мужчину перед собой ещё более внимательнее, чем раньше, цепляясь за его штанину цепкими пальчиками.

– Думаю, ему просто понравилось, как звучит итальянский, – бросил из угла Инсен, подняв на них взгляд. – Скорей всего, он никогда его не слышал.

– Не мешай нам, мастер делать нелепые предположения, – возразил Тони, закатив глаза. – Ты не видишь? У нас складывается коннект.

Мальчик внезапно отпустил его колено, и маленькие ножки шустро пересекли пещеру, скрывшись под столом.

– Или нет, – обескураженно пробормотал он.

Тони заинтересованно проследил взглядом в том направлении. Малыш, как было видно, создал под столом что-то вроде своего собственного особого пространства, водрузив свёрнутые старые одеяла в подобие кокона. Ребёнок торопливо схватил что-то и вернулся обратно к Старку, едва не растоптав тому ногу.

Скривившись от боли в стопе, Тони прошипел сквозь зубы ругательства, понимая, что мальчик всё равно их не поймёт, задвинул пострадавшую ногу под лавку подальше от чужих ботинок и уставился на эмблему «Звездных войн», смотревшую на него с передней части кармана рюкзака, который, как он догадался, принадлежал ребёнку.

Каштановые глаза мальчика выжидающе уставились на него.

– Так, приятель, я понял, что то, что я сказал раньше… что-то из этого тебе понравилось, но как все… – пробормотал он, не зная, что от него требовалось. После чего Тони осенило. – Звёздные войны?

Рот малыша распахнулся явно в немом восторге, и он, прижав к себе рюкзачок, буквально завибрировал на месте.

– Слово падаван на всех языках звучит одинаково, не так ли? – догадался Тони, довольный собой.

В конце концов, языковой барьер не так то сложно было разрушить.

Тони не считал себя фанатом «Звездных войн», честно говоря, его знания об этой киновселенной можно было даже назвать скудными, но он смотрел фильмы, хоть и без особого удовольствия во времена учёбы в институте вместе с Роуди - тот мог говорить о саге бесконечно и не затыкаясь, чем неимоверно раздражал самого Старка. Однако восторг в глазах, который вызвало у малыша то, что он назвал его падаваном, стоил потраченных впустую пару часов за просмотром.

Он решил, что поспешил с выводами, когда ребёнок... Питер с важным и одновременно предвкушающим видом подал ему в руки потрёпанную книгу, на этот раз это был учебник по английскому, заметил Тони, мимоходом делая заключения о возрасте малыша, убеждаясь, что тот судя по всему уже посещал школу.

– Что теперь ты от меня хочешь? – в замешательстве нахмурился Старк, предпринимая попытку забрать врученный ему предмет, но Питер, покачав головой, протестующе пропыхтел, не позволив книге попасть в руки Тони. – Не понимаю, приятель.

В какой-то момент мальчик умудрился задеть его острым уголком учебника, и Тони нахмурился, всё же вытянув руку вперёд, помогая Питеру удержать книгу в своих крошечных пальчиках и одновременно держа её подальше от себя. Честно говоря, он был не в том состоянии, чтобы развлекать ребёнка. Он? Тони Старк? Не в этой жизни! И уже жалел, что вообще заговорил при мальчике, поспособствовав его увлечённому интересу к мужчине.

Увидев, что его действия не находят отклика, маленький ребёнок нахмурил лоб, показавшись при этом таким расстроенным, и попытался снова, поднимая книгу и указывая крошечным пальчиком на что-то с обратной стороны обложки. Питер не произнёс ни слова и даже не попытался распахнуть упрямо сжатые губы, но взгляд, которым он окинул Старка, являлся красноречивее любых фраз. Он явно настойчиво что-то от него хотел. Тони предпочёл бы, чтобы тот изъяснялся словами, но лёгкого пути у них не имелось.

Явно слишком тяжёлая для возможностей ребёнка книга перекочевала на колени Старка, другой рукой он придержал норовившее упасть с плеч покрывало и присмотрелся, одновременно переборов отвращение. Страницы учебника оказались очень пыльными. Так, подожди-те ка.

Там было что-то написано.

По всей вероятности, учебники подписывались.

Это же было очевидно. Как он не заметил сразу? На книге были пропечатаны буквы, (что примечательно, на английском языке) в самом верхнем углу внутренней страницы обложки:

P E T E R.

Малыш хотел, чтобы он знал, как его зовут.

Это заставило его приподнять бровь в лёгком удивлении. Стало быть, раз он был посвящён в таинства Звёздных войн, Питер решил, что Тони достоин знать его имя.

Внезапно вспыхнувший интерес к ребёнку затмил собой преследующее его ранее раздражение.

– Значит, ты фанат Звёздных войн и тебя зовут Питер, – сказал он, прищурившись.

Мальчик при звуке его имени оживился и восторженно промычал, приближая своё лицо к лицу Тони вновь чересчур близко. Дети совершенно не принимали во внимание существование личного пространства.

Тони уже знал, как зовут ребёнка, но между ними ещё не было официального представления друг другу, и поэтому Старк посчитал нужным сообщить своё имя в ответ, завершая их знакомство.

– Я Тони.

После чего он небрежно улыбнулся Питеру в своей излюбленной манере, заставив ребёнка смущённо опустить глаза. Тони испытывал в тот момент что-то странное. Что-то в районе его груди давало о себе знать, но не болью от присутствия электромагнитного излучения... это было что-то более абстрактное.

На этот раз улыбка далась ему не так вымученно, может быть, потому что она была искренней, а, может, потому что, улыбаясь, Тони не испытывал былого страха и отчаяния, которые находили место в его мыслях столь недавно. В задумчивости он непроизвольно провёл ладонью по своему подбородку и заправил волосы назад, будто смахивал с себя остатки неуверенности и удручённости, как делал после особо затяжных похмелий по утрам.

Разговор с ребёнком... подобие разговора каким-то образом отвлекало от всего того дерьма, во что превратились их жизни в данный момент.

И тут малыш, подняв на него свои широко распахнутые глаза, несмело и как-то неуверенно улыбнулся сам, застенчиво прижимая свою книгу к груди.

За то недолгое время, пока Тони находился в пещере, он ни разу не видел, чтобы ребёнок улыбался. И через мгновение маленькое личико уже вовсю светилось от солнечной улыбки.

– Тебя так моё имя рассмешило? – начиная улыбаться сам поневоле, спросил Тони. – Что такое?

Питер фыркнул, прищуриваясь глазами, в которых сквозили весёлые смешинки.

– Что? – не понимая ничего, вновь поинтересовался Старк, обернувшись к Инсену за помощью.

И лысый мужчина, засмеявшись, посоветовал ему посмотреть в зеркало.

– Полагаю, Питер находит это очень смешным, – сказал Инсен, когда Тони рассмотрел своё лицо в отражении, сплошь покрытое чёрной сажей, которая, как стало ясно после небольшого осмотра, окрасила и его пальцы тоже. Вероятно, он вымазался от страниц учебника, подсунутого ребёнком.

Он ополоснул себя позже, в ледяной воде, поморщившись от вспыхнувших болью ссадин на щеках, но приятное чувство, поселившееся в груди, не желало его покидать, и Тони только тогда понял, что именно оно значило.

Находясь здесь, в недружелюбной атмосфере пещеры, за железными решётками плена, он впервые ощутил что-то похоже на спокойствие. И не разговаривающий мальчик с глазами лани, отсутствием пониманий личных границ и очаровательной улыбкой был тому причиной.

Chapter Text

Если террористы хотели бомбу, они её получат. Они получат бесчисленное множество бомб, ракет и взрывающихся снарядов, и Тони готов был убедиться лично в том, что каждая из них осядет внутри их тел, как чёртовая шрапнель – в его собственной груди. Он пустил бы их все в лицо и стёр в порошок каждого причастного к этой кровавой группировке, чего бы это ему не стоило. Инсен был прав, если эти месяцы являлись последними в его жизни, нужно было поджечь здесь всё к чёртовой матери и устроить зажигательные по-настоящему фееричные похороны в духе Тони Старка. Это он мог устроить.

Он начал с малого: разбирая ракеты, чтобы создать видимость какой-либо деятельности, он поймал себя на мысли, что уже разработал идею того, как заменить собой ветхий аккумулятор на что-то более подходящее и работоспособное. В конце концов Тони не должен был умереть раньше, чем проклятые ублюдки.

Элементы палладия, обнаружившиеся в его ракетных установках, послужили прекрасными составляющими для создания маленького ядерного реактора, который было несложно воссоздать, используя имеющиеся средства. Террористы обеспечили его необходимым, всем, чего он только мог пожелать в рамках своих возможностей. У них были отменные запасы его оружия и нескончаемые резервуары различных деталей, которыми Тони намеревался воспользоваться.

Отрадно, что организация «Десять колец» совершенно не разбирались в физике, и даже через свои камеры не могли понять, что то оборудование, которое с таким рвением мастерил их пленник в пещере, было совсем не обещанным Иерихоном. Для них происходящее здесь не имело ни малейшего смысла, и Тони невежество террористов в области создания оружия было на руку. Старк, ни на мгновение не рассматривающий вариант добровольного создания ракеты, не собирался становится послушной игрушкой лишённых морального кодекса бандитов. К их сожалению, они не знали, с кем связались.

Ему пришлось попотеть. Даже все поставляемые ему террористами ресурсы не могли должным образом гарантировать быстрый результат. Тони был обделён помощью компьютерных технологий, к которым привык, и условия жизни в пещере, отсутствие подходящего света, напряжение от перспективы возможной смерти, недостаток еды – брали своё. Но он любил трудности. Работая почти в полевых условиях, он ни на мгновение не мог забыть, что стояло на кону.

Операция по внедрению ядерного реактора была… неприятной. Мягко говоря. Это было не худшее, что он испытал за это время, (водные пытки террористов в этом плане вырывались вперёд на финишной прямой), но значительно паршиво было лежать, пока в твоей груди ковырялась чья-то рука, осознавая, что малейшее неверное движение может стать для тебя последним, что ты почувствуешь перед смертью. Тони был рад, когда этот кошмар закончился.

Без помощи Инсена, он должен был признать, исход безумной затеи был бы не столь удачным. В конечном итоге Тони с каждый днём всё больше и больше убеждался в лояльности лысого мужчины, находя его довольно приятным собеседником и полезным помощником, с которым время, проведённое в плену, казалось не столь тягостным. Разговоры с Инсеном не длились слишком долго, мужчина как и Старк прекрасно понимал, что они не могут праздно проводить время в плену, но в минуты позволения лёгкого отдыха они находили общие темы, и да — это то, что Тони не хватало для того, чтобы чувствовать себя в строю. Ещё бы Инсен умел делать виски из подручных материалов, цены бы ему не было.

Тони не пускал в свою жизнь людей с тех пор, как… никогда. Но будь их план удачным и если бы они выбрались из этого адового места, он, возможно, рассмотрел бы разговоры с Инсеном, как нечто, что бы он посчитал нужным повторить. Находя ценность его обширным знаниям, Старк бы даже предложил ему место в «Старк Индастрис». Возможно, с дополнительной привилегией в виде дружбы с её владельцем? Роуди приревновал бы, несомненно. Но об этом пока рано было думать.

За время, проведённое в плену, он старался в целом не думать о многих вещах, в особенности о будущем. То, что их ждёт, казалось малоперспективным. Все они, и Инсен, и ребёнок, и он сам стояли на шатком поле, усеянном минами. Один шаг влево - смерть, вправо - смерть. И в этой безнадёжной конфигурации сил шанс выжить был одним процентом из ста. Но они должны были хотя бы попытаться.

У него имелся план. Это обнадёживало.

С ребёнком Тони подолгу больше не контактировал. Он был слишком увлечён тем, что теперь ясно видел их путь наружу, и стремился воплотить задумку в жизнь. И, как это бывало с его многочисленными новыми проектами, работа над ним полностью завладела его вниманием, не оставляя место для чего-то другого. Он не мог отвлекаться, времени оставалось всё меньше, не стоило сильно надеяться на то, что террористы продолжат и дальше игнорировать отсутствие появления ракеты, которую Старк должен был создавать.

Присутствие малыша всё же ощущалось, иногда Тони ловил на себе взгляд внимательных карих глаз, но зачастую ребёнок был занят рисованием в своём любимом месте под столом и не мешался у Старка под ногами. Из-за того, что тот был таким тихим, иногда Тони забывал о его существовании.

Один случай изменил всё в одночасье.

Он как раз начинал демонтировать одну из частей боеголовки, поверхность, покрытая алюминиевым напылением, которую он собирался использовать, отлично подходила его планам и пригодилась бы для создания внешней брони, когда попросил Инсена подать ему гаечный ключ. Было немного шумно, но он понадеялся, что остался услышанным, и, ещё раз взглянув на свои чертежи, решил проверить механизмы соединения, полностью погрузившись в бумажную работу.

Инструмент, о котором он просил, появился в его поле зрения, и Тони, даже не взглянув на него, машинально забрал рукой. Пробормотав благодарность, он обернулся к дожидающейся его ракете, только потом в свете сварочных искр напротив заметив Инсена, увлечённого металлообработкой, которую Тони ему поручил. Лысый мужчина находился на другой стороне пещеры, из-за шума, вероятно, даже не услышал просьбы Старка, однако кто-то всё равно подал ему инструмент.

И когда Тони догадался посмотреть, кто это был, то увидел Питера стоявшего перед ним, разглядывающего крепления, которыми металлическая поверхность соединялась к остальным частям корпуса, с серьёзным вниманием. Мальчик, заметив, что на него смотрят, поднял голову, улыбнулся Тони одной из своих застенчивых улыбок и устремился обратно к месту под столом, оставив Старка одного.

В его руках по-прежнему был гаечный ключ, и Тони перевёл взгляд на него, удивлённо подмечая, что инструмент в точности совпадает с резьбовым соединением нужного размера. Тони не озвучивал, какой именно номер ему необходим. Ребёнок понял это сам, рассмотрев ракету перед собой. И, пожалуй, это было похвально.

– Что у нас здесь? – он со вздохом склонил голову, когда опустился на корточки перед малышом, спрятавшимся под столом.

Питер не вздрогнул и не отпрянул, и Тони посчитал, что хорошей идеей было дождаться прекращения шума от сварки, прежде чем подходить к ребёнку. Чем продолжительнее казался их плен, тем всё более раздражительным и нервным становился сам Тони. Пугаться шумных звуков или внезапных прикосновений было не зазорно, когда ты проводишь дни в пещере на пороховой бочке. Его собственной психике, и так расшатанной трудным детством, наркотическим дурманом юности и с устоявшимся подозрением на СДВГ, услышанным как-то от психотерапевта, вряд ли пошло на пользу проведённое здесь время. Что уж говорить о ребёнке, чей рассудок и ментальное здоровье были, как известно, более восприимчивы к внешним раздражителем. Тони не хотелось бы, чтобы к этим раздражителям причисляли и его.

Защитная реакция ребёнка на стресс давала о себе знать, когда малыш вздрагивал от внезапных прикосновений, закрывал уши руками от громких звуков и забивался под стол каждый раз, когда кто-то из террористов стучал им с противоположной стороны двери, будь они прокляты. Иногда Питер реагировал бурно даже на Инсена, который непреднамеренно заставал ребёнка врасплох, обращаясь к нему, когда тот был чём-то отвлечен.

Единственным, кто не пугал малыша и кому он позволял подойти к себе незамеченным, был Тони. Каждый раз, когда они делили еду (Тони взял за привычку отдавать часть порции малышу, повторяя их первый опыт) ребёнок, даже отвлекаясь на поедание каши, не выказывал испуга, когда Старк внезапно заговаривал с ним. Мальчик само собой не понимал ни слова, но Тони это не останавливало. В некоторые моменты ему необходим был просто слушатель, Дам-И прекрасно справлялся с похожей ролью ранее в его цивилизованной жизни, Питер был лучше робота, безусловно. Он хотя бы изредка моргал.

Но если говорить серьёзно, ребёнок вёл себя с ним довольно непринуждённо, что было лестно. Им на самом деле удалось добиться чего-то похожего на понимание в условиях ограниченного возможностями общения. Тони больше не смотрел на малыша, как на бомбу замедленного действия, а тот и вовсе почему-то всегда расслаблялся в его присутствии, а один раз даже  прикорнул, облокотившись о плечо, когда они с Инсеном о чём-то бурно дискутировали во время ужина. Тони тогда рисковал получить сердечный приступ от волнения, и Инсен, посмеиваясь, разбудил мальчика, сказав ему готовиться ко сну.

Инсен разговаривал с Питером, как он сам сказал, на пушту - официальном языке Афганистана. Но между тем мужчине было неизвестно, что довелось пережить ребёнку до того, как ему разрешили забрать его на некое подобие попечительства, или жива ли его настоящая семья. Питер игнорировал вопросы о том, как он попал в руки террористов. Инсен считал, что подобная психологическая реакция была результатом явно пережитой серьёзной травмы. Может быть, ребёнок даже стал свидетелем смерти собственных родителей, что побудило его прекратить говорить. Тони пылко воскликнул, что этот мир полный отстой, если подобное действительно могло произойти, на что Инсен в своей манере терпимого принятия, которая уже успела осточертеть миллиардеру, сказал, что кошмарные вещи случаются даже с хорошими людьми. По мнению Тони, они не должны были случатся с детьми.

Повернув к нему испачканное лицо, Питер моргнул, очевидно, задаваясь вопросом, чего хотел от него мужчина, и, только когда Тони протянул руку, чтобы взглянуть на рисунок мальчика, тот понятливо посторонился. Недоумение ребёнка сменилось на уже знакомое состояние воодушевления, которое он выказывал, стоило Тони проявить к нему интерес. Старк не стал задумываться, что это значило. При Инсене малыш так себя не вёл.

Рисунков было несколько. Одни представляли собой неразборчивую мазню, будто кто-то просто беспорядочно водил фломастером из стороны в сторону, на других можно было заметить какие-то похожие на фигуры объекты, но Тони привлёк внимание последний рисунок, который являлся ещё, судя по всему, не законченным и, как можно было заметить, был выполнен уже с более вдумчивым подходом к деталям, как будто малыш набирался опыта.

На нём был изображён человек в защитной броне с встроенным посередине груди кругом… Детский вариант чертежей, который Старк запечатлел на просвечивающейся бумаге, зашифровав от глаз террористов, под видом схемы ракеты.

– Как ты… как ты это увидел? – поразительно прошептал Тони.

Слова прозвучали резче, чем он намеревался, и Тони прикусил язык, заметив лёгкий испуг в распахнутых глазах малыша и побуждение отстраниться.

– Я имею в виду… чёрт.

Языковой барьер, чтоб его. Мальчик не понимал, что говорил Тони, но распознавал интонацию. Следовало немного сбавить тон.

– Я лишь хотел сказать, что твой рисунок, – он обратился к жестам, указывая пальцем на изображение и поднимая вверх большой палец, стараясь сделать свой тон максимально мягким, – очень крутой. Правда, крутой! Тебе нравится рисование? Мне в твоём возрасте не давались творческие дисциплины. Кроме музыки. То, как ты тут всё изобразил... – он обвёл пальцами доспехи нарисованного человека, они действительно были похожи на его чертежи, только озвучивать это при нацеленных на них камерах не следовало. – Что ж, а ты внимательный, верно?

Тони улыбнулся мальчику, и тот отзеркалил ему улыбку, наконец, немного успокоившись.

– Хочешь помочь? – внезапно спросил он и поднялся, побуждая Питера тоже встать, рисунок он скомкал незаметно за спиной и положил себе в задний карман. – Давай, мне не помешала бы помощь с этим.

Вернувшись к ракете, Тони вручил мальчику гаечный ключ. И каким-то образом, не зная языка, Питер прекрасно понял, что от него требовалось.

Ребёнок не отлипал от него ни на мгновение. Казалось, тот случай с гаечным ключом и то, что Тони предложил Питеру ему помочь, сделало Старка в глазах мальчика более интересным компаньоном, чем альбом, где заканчивались пустые страницы, и его верные, но почти высохшие фломастеры, к которым он впредь не притрагивался. Рисунков больше не прибавлялось, и всё чаще место мальчика под столом оставалось пустовать, когда малыш, освоившись и больше не скрывая свой повышенный интерес к проекту Тони, оказывался вовлечён в бурлящую полным ходом деятельность, призванную послужить их обратным билетом из этого места наружу. Само собой важную и тяжелую работу Старк ему не доверял, чаще поручая Питеру какие-то малозначительные и даже иногда не сильно связанные с проектом занятия, только чтобы того увлечь.

Нахождение малыша в непосредственной близости от оружия, ракет или неустойчивых механизмов, рискующих взорваться в любой момент, которые Тони периодически тестировал, могло быть довольно опасным для жизни мальчика. Об этом неустанно напоминал Инсен, призывая Питера держаться подальше от того, что они создавали с миллиардером за сварочными столами и самодельными кузницами, и не одобрял позволения Тони. Но его беспокойство, по мнению Старка, являлось избыточным.

Питер был предельно аккуратен и необычайно сообразителен, он проявлял любопытство, но умеренно, знал, когда следует держаться подальше, не трогал предметы, когда они накалены, не лез под руку, не бегал и не совал пальцы в узкие отверстия или к оголённым проводам. Малыш как тень следовал за Тони, внимательно слушал всё, что говорил Инсен, которого Старк использовал для перевода и облегчённой коммуникации, и был невероятно послушным. И пусть Питер за всё это время так и не произнёс ни слова, они с горем пополам научились понимать друг друга в отсутствии хирурга, когда тот был занят чем-то другим, иногда хватало и языка жестов, чтобы сообразительный ребёнок додумывал всё нужное сам.

1:0 в счёт Тони, он прекрасно адаптировался к обстоятельствам психологической травмы Питера.

Пользы от вклада ребёнка было немного. Пока тот с трудом, но полный энтузиазма, откручивал один шуруп, Тони довершал целый ряд, но иногда ему удавалось делать то, что по меркам мужчины, он сам не был способен в этом возрасте. Питер разбирал некоторые детали, лишь единожды увидев то, как это делается, и собирал их вновь, словно забавляясь. Тони мог признать, что ребёнок для своих лет был довольно-таки одарённым и наблюдательным. Что бы не произошло с малышом в плену у террористов, было большим облегчением увидеть, что это не ранило его так сильно, чтобы погасить детское наивное любопытство и жажду знаний.

Питер казался почти идеальным ассистентом, всегда знающим, когда и где ему следует быть, чтобы поднести нужный инструмент, или наоборот не мешаться под ногами. И Тони поймал себя на мысли, что пребывание Питера под боком странным образом успокаивало его.

Если убрать все эти удручающие декорации, можно было дать волю воображению и представить, что Тони взял себе в помощники слишком юного стажёра в свою мастерскую. Хотя в это трудно было поверить. Он не пускал туда даже Роуди. Но малыш... что ж, его присутствие терпеть оказалось не столь ужасно. Словно... да, наверное, так казалось правильным. Ребёнок, увлекающийся техникой, и взрослый проводят время за общим хобби. Такими были бы будни маленького Тони Старка, если бы Говард не являлся столь отвратительным сукиным сыном и абсолютно дерьмовым родителем?

– Никогда бы не подумал, что Тони Старк отлично ладит с детьми, – сказал ему как-то Инсен после десятка выматывающих часов за работой, когда они, изрядно выдохшиеся, позволили себе отдохнуть за настольными играми.

Тони приподнял бровь в немом удивлении.

– Что? Нет, – покачал он головой, скривившись, забывая о том, какую комбинацию карт намерен был выкинуть, и ответил незаинтересованным тоном. – У меня есть парочка фондов в защиту приютов, но это всё заслуга Пеппер, моего ассистента. Я совершенно точно не переношу детей. У меня на них аллергия.

– Что-то я не заметил, – произнёс мужчина, по-прежнему улыбаясь.

Затем Инсен посмотрел на уместившегося напротив них в старом неуютном кресле Питера, даже во сне обнимающего свой рюкзак с эмблемой звёздных войн, прежде чем сделать ход. Тони не мог себе вообразить, чтобы кто-то спал в такой неудобной позе, свесив голову с подлокотника, но малышу, кажется, было всё равно.

Он совершенно точно не ладил с детьми, что бы такое Инсен себе не напридумывал, Тони не понимал, как должен реагировать на подобное заявление, но мужчина не дал ему возможности обдумать свой ответ, с интересом поинтересовавшись:

– Вы никогда не задумывались о том, чтобы стать отцом?

– Задумывался ли я? Задумывался ли… – Тони отложил карты, вперив в хирурга обескураженный, но чуть насмешливый взгляд. – Прошу прощение, может быть, вы были в плену слишком долго и могли забыть, что подобные вещи обычно обсуждаются людьми обоих полов? Преимущественно замужними. Я не был в браке, и, если честно, не порываюсь оказаться. Говорят, там нужно хранить верность и следовать правилам. К чёрту правила, я храню верность только выпивке и деньгам.

Тони подмигнул мужчине напротив, сведя разговор в шутливый тон.

Понадеявшись, что на этом их беседа об отцовстве посчитается исчерпывающей, он потянулся за стоявшей на столе железной кружкой с налитой там бурдой уже остывшего подобия кофе, приготовленного Инсеном.

– И неужели ни одна женщина, побывавшая в постели Тони Старка, никогда в ваших мечтах не становилась матерью вашего ребёнка?

Тони сузил глаза в раздражении, но шутливости в интонации не убавил:

– Ни одна.

– И вы даже не представляли, – не унимался Инсен, которому было явно невдомёк, что личные темы Тони Старка не подлежат обсуждению, – как в конце концов остепенитесь, наденете кольцо на палец суженной, станете воспитывать маленького карапуза, юного Старка…

– Никаких детей! – отрезал он, не уследив за тоном голоса, и мимоходом обратил внимание на Питера, заворочавшегося во сне от громкого выкрика, но, к счастью, не проснувшегося.

Они выполнили сегодня ответственную работу, завершив пятьдесят процентов из того, что планировал Тони, и малыш старался изо всех сил, выполняя даже то, что едва ему было по силам. Он заслуживал отдых, по меркам Старка.

– Знаете, так и быть, – Тони отпил из кружки малопривлекательный напиток и поморщился от вкуса, прежде чем взглянуть на хирурга. Как и каша, вкус напитка оставлял желать лучшего. Но им следовало довольствоваться малым. Как-никогда сильно он скучал по алкоголю. – Начну издалека. У вас ведь было, могу предположить, хорошее детство?

– Думаю, что если сравнивать с вашим, мы не купались в деньгах.

– Да, пожалуй, вы правы, – он усмехнулся, на миг отведя взгляд в сторону, – с моим вам не потягаться. Когда я родился, репортёры заглядывали ко мне в колыбель, в школе и университете меня ненавидели мои сверстники, потому что считали зазнавшемся богатеньким сосунком с большим эго. В чём-то они и были правы, но не суть. А мой отец… – он прервался, сделав глоток из кружки вновь, преувеличенно равнодушно пожимая плечами. – Скажем так, я видел его по праздникам, где он считал своей обязанностью оповестить меня о недостатках и неудачах, которыми я по его мнению позорил нашу семью. Думаю, вы согласитесь, что пример отцовства у меня был не самый удачный.

Его родители были давным-давно мертвы, но осадок от прошлого по-прежнему отдавался в груди сжимающимися тисками. Инсен не знал, о чём он спрашивает. Тони никогда не обременял себя поисками спутницы жизни, боясь связывать себя какими-либо обязательствами, и, безусловно, не хотел детей. Какой из него получился бы отец? Версия Говарда? Равнодушный жестокий тиран? Или то подобие мужской фигуры-яркого примера, которую он иногда олицетворял, напиваясь до крайности? Нет, он бы стал дерьмовым отцом для несчастного ребёнка. И дерьмовым мужем, в этом не было сомнений. Даже если Тони и заходил иногда далеко в своих самых дерзких фантазиях, представляя себя рядом с Пеппер, это никогда не могло стать долговременной историей. Она бы бросила его на следующую же годовщину, о которой он бы не вспомнил, валяясь в пьяном беспамятстве на диване дома в Малибу.

– Меня устраивает быть холостяком всю жизнь, – довершил он сказанное и горько хмыкнул, пробормотав про себя. – Надеюсь, ещё будет шанс и эту жизнь у меня всё же не отнимут.

Инсен посмотрел на него внимательно, прежде чем сказать.

– Хотите вы того или нет, но иногда судьба преподносит нам сюрпризы.

– Не в этом случае, – возразил он. – Я вложил часть акций в компанию производителя презервативов. Сюрпризы, о которых вы говорите, мне не страшны.

Рассмеявшись, Инсен покачал головой, словно отказываясь принимать шутливую фразу за ответ. Впрочем, ему следовало знать, что говоря об акциях, Тони совсем не шутил.

– Интересный вы человек, Тони Старк, – произнёс мужчина.

– Это рассматривать как комплимент?

– Сами решайте, – мужчина пожал плечами, подавил зевок и, отложив свои карты, поднялся. – Прощу меня извинить, оставим партию до следующего раза?

– Счёт был в мою пользу, какая жалось, – с прискорбием заключил Тони, провожая Инсена ироничным взглядом, пока тот направлялся к своей койке. – Вы это сделали намерено, я уверен.

Он ловко перевернулся и откинулся назад, облокотившись спиной о стол, за которым они сидели, преувеличенно бодро окидывая взглядом пещеру, стремясь найти для себя занятие. Инсен больше не удостаивал ответными репликами Старка. Через пару минут мужчина, судя по доносившемуся похрапыванию, уже спал на укрытых одеялами поддонах, вырубившись практически мгновенно. Тони ему завидовал.

Спать в этом месте ему самому без кошмаром не удавалось, и каждый раз Тони ловил себя на мысли, что бодрствовать сутками, пожалуй, было не таким плохим вариантом, который можно было рассмотреть. По крайней мере раньше ему подобное сходило с рук. Он мог три дня подряд провести на ногах в своей мастерской, пока Джарвис, следуя протоколам, установленным им же самим под руководством Пеппер, не вырубал электричество во всём доме. И даже это иногда не останавливало рвение Старка, которому требовалось всего пары часов дремоты, чтобы восполнить запас бодрости ещё на три дня.

Но сон в мягкой кровати, даже непродолжительный, безусловно отличался от сна на жёстоких досках местной неудобной койки. Он бы поставил минус полторы звезды за сервис этой тематической гостинице с уклоном в первобытность, если бы кто-то здесь спрашивал его мнение.

Оцепенение было тем, что сопутствовало его увлечённости проектами, в минуты полного погружения в работу Тони мог совершенно отключить лишние мысли, заставив свой мозг работать с нацеленностью на конкретный результат. В такие моменты, как сейчас становилось труднее программировать себя на отсутствие чувств.

В голове у него пульсировало, тишина вокруг являлась утомительной и жестокой свидетельницей его безумия. Тони потёр свои уставшие глаза, начиная испытывать неуемную тревогу и нервозность, которая словно по венам передавалась ему от работающего реактора, как будто прибор замкнуло. Хотя это было невозможно.

Нет, он не мог спать, но и бодрствование без дела представлялось довольно мрачным времяпровождением.

В пещере было холодно. Встав, чтобы накинуть на себя плед, лежавший в дальнем углу, Тони прошёл мимо Питера, невольно обратив взгляд на него. Мальчик лежал в неудобной позе, вцепившись крохотными пальчиками в рюкзачок, словно он давал ему мнимое чувство защищённости и спокойствия, и при свете аварийной лампы можно было увидеть, что ребёнок слегка дрожал.

Тони не понимал, что им двигало, но в следующую минуту он уже направлялся к Питеру.

Наклонившись, он осторожно высвободил смявшийся рюкзак, стараясь, чтобы ребёнок не проснулся от движений, разжимая маленькие кулачки, и подхватил руками мальчика под спину и колени. Слегка приноровившись и загнав в дальний угол вспыхнувшее чувство смущения, Тони поднял малыша на руки, удивившись, тому, что, казалось, будто Питер почти ничего не весил. Вес ребёнка ощущался до странного правильно, словно Тони занимался этим всю жизнь - таскал на себе маленьких карапузов с очаровательным каштановыми кудряшками и совершенно точно знал, что делает. Однако... он совершенно точно не знал, что он делает.

Питер нахмурился во сне, но не проснулся. Его головка безвольно откинулась назад на предплечья Тони, будто в этом мире не было ничего, что могло нарушить сон малыша.

Ребёнку не следовало спать в неудобном кресле. Ему в целом не следовало находится в этом сыром помещении в окружении людей с автоматами, но Тони не был волшебником, чтобы исправить то, что уже произошло. Будь его воля, он бы не допустил подобное. Никогда.

Однако сейчас Старк не являлся архитектором собственной судьбы, что уж говорить о чужой. Всё, что он мог сделать, это убедиться, что Питер будет спать в тепле и относительном удобстве, это являлось ему по силам.

Он перенёс Питера на его спальное место, аккуратно опустив вниз. После чего, немного подумав, завернул его в десяток лежавших там пледов плотным коконом, надеясь, что это поможет ребёнку согреться, подоткнул края и в очередной раз пришёл в ужас от того, каким крошечным тот казался. Разве дети всегда выглядели такими маленькими и тощими? На невысоком нахмуренном в беспокойстве лбу Питера было пятно от сажи, кудряшки застыли в смешном беспорядке, разметавшись по подушке, худенькое тельце было почти незаметно в ворохе одеял.

Тони не находил название тому чувству, которое образовалось у него внутри при виде этой картины, но тяжело сглотнул и провёл рукой по лицу, стирая признаки волнения. Вернувшись к столу, Старк взялся за прибор, позволяющий улучшить дальность ракеты, желая его усовершенствовать.

Он так и не ложился.

Chapter Text

Тони не знал, сколько времени они провели в плену или сколько оставалось в запасе, пока их деятельность здесь не вызовет сомнений у террористов, но напряжение росло в геометрической прогрессии, и пусть у Старка не имелось механизмов для измерения времени, биологические часы оставались единственно верными для расчета. Он испытывал усталость и раздражительность. А значит не спал уже достаточно долго, что, как он судил, могло значить недели или даже месяцы в плену. Малопривлекательный отпуск в жарких странах затягивался. Роуди следовало знать, что он больше никогда не согласиться на командировку, разве что куда-то на Мальдивы или Сейшелы. Хотя нет, никакого песка. Нет ничего лучше бетона, каменных джунглей и шумных улиц Нью-Йорка.

По ощущениям он находился здесь целую вечность. Такими темпами Тони мог превратиться в пещерного человека, забывшего вкус человеческой жизни.

Отсутствие сна было не самой его главной заботой, однако имело ряд последствий. Нередко Тони замечал за собой, что всё вокруг становится странным образом медленным, словно притормаживающий курсор на экране компьютера от зависающего в результате перегрузки процессора, и временами у него немного подрагивали руки и шалило чувство равновесия. Выпадали часа, когда Тони всё же умудрялся отключиться прямо во время какой-то работы, организм давал сбой, но сразу после Старк просыпался с охватывающим его липким ужасом. Во сне ему являлась Пеппер, которую убивали у него на глазах, Роуди, который мчался к нему под градом пуль или он сам, лежавший на спине, пока из его груди не вынимали ракету Иерихон под смех и хохот террористов.

Иногда ему снился Питер.

Но Тони не хотел помнить этих снов...

Стоило признать, мальчик был очаровательным.

Он и не знал, что дети бывают такими забавными. Ребёнок заимел привычку подражать Тони в ходьбе, в движениях и жестах, чем иногда очень смешил Инсена и вызывал ухмылку на лице Старка. Это действительно выглядело уморительно... хотя иногда и вызывало раздражение. Он правда так часто закатывал глаза? И подождите-ка, наигранно драматичные жесты? Нет, это совсем не про него.

По-прежнему крутившись поблизости, Питер почти всё своё время проводил рядом с Тони, тихонько мастерил что-то за дальним столом, просто семенил следом, как молчаливый преследователь, или увлечённо наблюдал за руками мужчины, монтирующих или встраивающих очередное устройство. Интерес малыша был тем, что Тони находил, довольно приятным, и, иногда забываясь, он начинал объяснять ребёнку какие-то вещи, не сразу вспоминая, что тот не знает языка, польщённый преувеличенным вниманием и заинтересованностью, с которыми слушал его Питер.

Большую часть времени он был уже Питером. Тони поймал себя на мысли, что обращается к ребёнку по имени чаще, чем к Инсену, предпочитая скорее придумывать хирургу всякие разные прозвища вместо этого. Напрягая память, он с преувеличенным удовольствием вынимал из головы имена героев из Звездной Саги, извращаясь в насмешках и придумывая очередные шутки, которые Инсен большую часть времени игнорировал, но случалось, что и поддерживал, выказывая столь же изворотливое чувство юмора, что и у Старка.

Иногда это заставляло Питера смеяться до умопомрачения, радуя слух Тони. Были хорошие часы...

Плохие приходились на время сна. Малыша тоже посещали кошмары. Впервые, когда Тони стал этому свидетелем, он лежал на боку на койке, уставившись в безучастную каменную стену перед собой, в очередной раз переживая свой собственный наводящий ужас сон, и пытался просчитать в своей голове года выпуска элитных бутылок спиртного в запертом тайнике в его комнате в порядке возрастания. Он как раз останавился на 85-ом.

Ход мыслей Тони был прерван прозвучавщим жалостливым всхлипом. Он не сразу понял, что это исходило от мальчика, который спал на соседней кровати, видимо, переживая кошмар или, что более вероятно... воспоминание, которое могло преследовать ребёнка в тёмных закоулках его подсознания, беззащитного во время сна. Малыш судя по звукам ворочался и суетился на постели, его шумное дыхание, приглушенное одеялом, начинило напоминать рваные выдохи выхлопной трубы во время сбоя глушителя, и Тони ощутил подступившую к горлу желчь.

Поначалу он запаниковал. Да… его первой промелькнувшей мыслью было эгоистично разбудить Инсена, несомненно более квалифицированного в деликатных вопросах, когда речь шла о детях. У мужчины где-то имелась семья. И он вроде как хорошо ладил с Питером, верно? По крайней мере малыш хотя бы понимал его речь, мог успокоиться благодаря правильным словам и не перепугаться ещё больше от присутствия Тони и его нелепых попыток взаимодействия с ребёнком.

В том, что попытки будут нелепыми, Тони не сомневался.

Старк совершенно точно не справился бы с этой задачей. Совершенно точно. Он не ладил с детьми и не умел быть ласковым или утешающим. Чёрт возьми, до недавнего времени он всячески избегал участи даже близко находиться рядом с ними. Одной из причин было то, что он не переносил вида слёз. Питер был единственным ребёнком… единственным, который не раздражал Тони, и которого он считал вроде как очаровательным. Но это ровным счётом ничего не значило. Ничего.

Глубоко вздохнув, он зажмурил глаза, охваченный смятением, в то время, как малыш по-прежнему сражался со своим кошмаром, дыхание его становилось всё более прерывистым, а плач пронзительным. И от этого Тони чувствовал тяжелый груз вины. 

Питер был маленьким беззащитным ребёнком, жившим последние бог знает сколько месяцев в плену у террористов, и он заслуживал, чтобы после кошмаров его утешали и успокаивали, не давая захлестнувшим ужасам реальности добраться до наивного впечатлительного маленького разума. 

Но Тони не мог заставить себя что-то сделать. Просто не мог.

Чёрт. Он был жалок.

Питер не оставил мужчине выбора, решив всё по-своему. Всхлип внезапно прекратился, как и иной шум. В пещере образовалась оглушительная напряжённая тишина, свидетельствующая, что малыш окончательно проснулся, и Старк затаил дыхание. Не было смысла затягивать с этим, он сам бы всё равно больше не заснул. Следовало заставить себя встать, взбодриться отвратным кофе и найти занятие. Они и так были слишком беспечны, чтобы проводить время за сном, когда могли продвигать работу, за которой стояло спасение их жизней? Возможно, ребёнок, успокоившись, тоже составил бы ему компанию? Кошмары - чертвоски неприятная вещь, но они имеют свойство прекращаться, в этом их плюс.

Несмотря на остроту его словно оголенных чувств, Тони ничем не выдал себя и даже не вздрогнул от неожиданности, когда сзади к его спине внезапно прижался комочек тепла. Он постарался контролировать свое дыхание, делая вид, что спит, пока Питер возился позади, устраиваясь поудобнее под боком у мужчины на краешке спального места. Если прислушаться, то можно было даже услышать, как он шмыгает носом, который от недавних рыданий всё ещё не позволял ему свободно дышать. И это было... неожиданно. Тони не ожидал, что мылыш нагрянеть к нему, ища утешение, которое мужчина малодушно не смог предоставить ребёнку пару мгновений назад. Что заставило Питера думать, что рядом с Тони, а не Инсеном он найдёт безопасность? Или расматривать порывы детей следовало всегда как непоследовательные и нелогичные?

Через какое-то время, несмотря на шумно работающий мозг Тони, безуспешно ищущий ответов, Питер успокоился и засопел, вновь погрузившись в сон, как мог судить Старк, уже не такой беспокойный, как раньше.

Что было ещё более необычным: Тони удалось заснуть следом с той же лёгкостью, что и Питеру, будто в одночасье бодрость покинула его, оставив на произвол снам, на этот раз не принёсших с собой ужасных картинок смерти его близких или его самого. Темнота окутала его сознание, как кашемировое одеяло, и, проснувшись, Тони не сразу понял, где находится. Согревающий комочек тепла по-прежнему был прижат к спине, и по доносившемуся сзади приглушённому сопению можно было прийти к выводу, что Питер по-прежнему мирно спал в данный момент. Тони встал прежде, чем малыш проснулся, решив не заострять на произошедшем своё внимание.

С тех пор это повторилось ещё пару раз.

И пусть Тони поначалу и значительно нервировало просыпаться со своей собственной маленькой грелкой под боком, это, как бы то ни было, начинало входить в привычку. И он не намерен был обманывать себя, когда искал причину того, что впредь его сон становился всё более спокойным. Как и сон Питера...

Создание костюма являлось кропотливым делом. В минуты, когда Питер не занимал его внимание, Тони мог думать только о броне, просчитывая её конструкцию до мелочей и раздумывая над тем, как уменьшить вес и добавить подвижности многотонной груде металла.

Ему не хватало Джарвиса с его идеальными дельными комментариями и системой копирования данных. Ему не хватало многого, чего здесь не имелось. Его привычной жизни, например. Стараясь не думать обо всех тягостных моментах, которые он пережил за столь недолгое время, Тони всё же иногда позволял себе представлять, что сделает, как только вернётся обратно в реальный мир. Пожалуй, первым делом съест бургер, потом закажет Мартини, поцелует в лоб Хэппи и обнимет Дам-И. Робот расплачется масляной смазкой от радости из-за проявлений любви своего хозяина. Возможно, Тони позвонил бы Пеппер... Даже если она уже нашла другую работу, вряд ли он справится без неё, так что логичнее будет для начала вернуть эту прекрасную женщину на прежнюю должность, а потом… Кто знает, что будет потом.

Ему хотелось сделать столь многое, что он не мог решить, за что ухватиться первым. Но однако же он точно знал, чего он делать не хочет. Обадайя будет в ярости.

Если они когда-нибудь выберутся…

…Из безформенной груды металлолома и развороченных деталей разобранных ракет начинал вырисовываться их шанс на побег. Но одновременно с этим проступали и определённые риски.

– Питер, все кабели включены? – спросил Тони у ребёнка, который вертелся у него под носом.

Инсен, настраивающий мишень, окликнул мальчика и перевёл слова на его язык, после чего тот шустро оббежал стол, заново проверив все кнопки, и, подняв голову, показал пальчиками Тони знак «Ок».

– Отлично, – он подошёл сам, осматривая целостность ракеты и проверяя калибровку заряда. – Наушники.

Вручив малышу защитные механизмы на уши, он убедился, что на Питере они сидели плотно, после чего за плечи оттащил ребёнка подальше.

– А теперь оставайся в стороне. Стой здесь, ты всё понял? – за время их общения, казалось, Питер начинал адаптироваться к незнакомому языку, потому что он уверенно кивнул в ответ на вопрос Тони.

Старк потрепал его по голове, прежде чем вернуться к оружию. Подсоединив ядерный реактор к тянувшемуся проводу, он проверил подключение и, только убедившись, что Инсен отошёл от мишени, нажал на кнопку.

Лежавший на столе прототип его ручной ракеты никак не отреагировал. Тони нажал снова, недоумевающим взглядом посмотрев на свой ядерный реактор.

– Что? Замкнуло? Почему не стреля…

Оглушительный взрыв перекрыл его слова. Заряд был такой силы, что, врезавшись в мишень, снёс её напрочь, угодив в каменную стену и проделав там нехилую выбоину, потревожив деревянные опоры. Поднялся плотный слой пыли, и Тони услышал, как Питер взвизгнул, прежде чем в воодушевлении подбежать к совершившей взрыв ракетной установке, оставшейся дымиться на столе.

– Назад, – приказал он, отодвигая разбушевавшегося от волнения ребёнка. – У нас что-то не так с контактами. Такой задержки быть не должно. В чём же дело? Есть идеи, приятель? – Тони обратился к Питеру, который растерянно моргнул и прищурился, явно не понимая, что ему сказали. – Мне нужно подумать. Разбери пока ту штуку позади тебя, ладно? Инсен, нам нужна помощь… ну ты знаешь… в коммуникации, будь добр.

Тони махнул рукой на мальчика, давая понять, что имел в виду. Он услышал, как мужчина обратился к ребёнку на его языке, но уже не обращал на них внимание.

Ракеты не должны были давать залп с задержкой. Сомнительно, что в бою у них был бы шанс выдержать минуту, прежде чем их застрелят, и скорость имела такое же важное значение, как и меткость.

Отвёртка выскользнула из его пальцев, повредив ладонь, и Тони зашипел от боли, проглатывая ругательства и отбрасывая назад пресловутый механизм, который никак не желал усовершенствоваться.

Почувствовав, что на него смотрят, он поднял глаза на Инсена, поглядывающего на него с беспокойством.

– У нас мало времени, – произнёс хирург, понизив тон до шёпота, ни на мгновение не забывающий о нацеленных на них камерах. Словно это могло объяснить его чересчур напряжённое состояние в последние дни.

– У нас достаточно времени, – спокойно сказал Тони, подавив раздражение от неуместно охваченного тревогой мужчины.

Они оба чувствовали себя как под дулом пистолета, когда затеяли эту битву. Что уж говорить, они и были под пистолетом. Фигуральным и вполне материальным, подставленным им в спину под внимательным взором фотообъективов. Но Тони совершенно точно считал, что поддаваться панике в такой час, когда они на пол пути к завершению проекта, весьма неразумно.

– Вы думаете, наш план удастся?

– Это мой план, но думаю да.

– Откуда в вас берётся эта уверенность?

Тони на миг прикрыл глаза. Вместе с тем, как медленно, но верно воплощалась в реальность его идея бронь-костюма путём адских трудов и кропотливой работы, он всё чаще задавался вопросами: «А получится ли у них?», «А так ли этот план совершенен?». Снова и снова прокручивая у себя в голове возможную цепь событий, Тони добивался лишь того, что у него начинала болеть голова и пропадал аппетит. Не то, чтобы обычно он наслаждался здешней пресной едой, но страх, приходивший вместе с подобными вопросами, отбивал всякое желание на простое утоление потребностей. Стоило ли оно того? Не были ли их жалкие попытки лишь продлением жизни на самую малость, чтобы обеспечить себе мучительную смерть разъяренных террористов, когда они поймут, что их наглым образом решили надуть.

А Питер... что будет с ним?

Удручённые причитания Инсена отражали его собственные волнения, и от этого хирурга хотелось послать к чёрту. Может, ему напомнить, что их ждёт в случае провала? Может, разьяснить об отсутствии выбора? Он и сам знал это, вероятно. Лишь хотел заверений, что Тони был единственным человеком в этом месте, который отдавал отчёт в собственных действиях. Убедиться, что у него есть вера в их успех.

Как славно... Тони желал бы услышать от кого-то то же самое.

– Я верю в успех, – скрепя сердце, пробормотал он, заставляя себя в этот момент не смотреть на Питера. – И вам советую.

– Значит лишь вера?

– Самоуверенность, безрассудство, отчаянность - найдите подходящий вам синоним, – буркнул он. – Что нам остаётся? Реальность не изменится от того, как мы о ней думаем. Я предпочитаю действия. В нынешней ситуации, боюсь, вам тоже нужно придерживаться той же политики.

– Вас не страшит мысль о смерти?

Тони отвернулся от назойливого мужчины, провожая взглядом убегающую по полу отвёртку, выскользнувшую из его пальцев.

– Как и любого здравомыслящего человека. За этим мы здесь и собрались, разве нет?

– Умереть, вы имеете в виду?

– Выжить.

С этими словами Тони поднял упавший инструмент и повернулся лицом к Инсену, замечая промелькнувшую на его лице тень.

– Что ж, не будем зря тратить время, – сказал тот, прежде чем оставить его в одиночестве обдумывать разговор.

Тони перевёл дух, позволяя на мгновение ощутить себе тяжесть сказанных своих же собственных слов. По-прежнему сжимая кровоточащую ладонь, он поджал губы, игнорируя боль, и в задумчивости посмотрел на собственное оружие. Тони всю жизнь мастерил работающие вещи, но никогда от того, как они покажут себя, не зависела его жизнь. А что важнее, жизнь других.

Было так просто представлять себе, как он уничтожает весь лагерь террористов, поддаваясь бушующему в сердце гневу, и совсем другое дело думать о том, как при этом он обязан будет вытащить Инсена и ребёнка наружу.

Подобная ответственность казалось непомерной. Боже, что произошло с его действительностью, что он обязан применять свою собственную разработку для спасения жизней? Это Роуди был бойцом, а не он. Инсену он советовал верить. Но на одной вере они бы не выиграли. Им нужен был кто-то, кто обладал отвагой, смелостью и волей.  

Этот кто-то был явно не Тони.

Несмотря на то, что он говорил хирургу, уверенности в нём самом едва ли хватало для подобной дерзости.

Внезапно Тони почувствовал, что его пару раз дёрнули за рукав рубашки, и погружённый в свои нерадужные мысли Старк посмотрел вниз, заметив, что это был Питер. Добившись внимания мужчины, малыш теперь протягивал ему в своих крохотных пальчиках замотанный бинт.

Маленькие внимательные глаза лучились тревогой, и хмурые брови выражали огромную степень обеспокоенности ранением Тони. Он хотел бы заверить ребёнка, что с ним всё нормально, однако происходящее вокруг было далеко от понятия нормальности в целом. Вряд ли бинт способен был это исправить. Поэтому он просто забрал протянутый ему предмет и ободряюще улыбнулся.

– Спасибо.

После чего взъерошил вечно растрёпанные кудри ребёнка, вызвав у него лёгкую задорную улыбку. Питер выглядел таким очаровательным, когда улыбался. У него не хватало пары передних зубов, и эти ямочки и длинные ресницы должны были сражать наповал всех девчонок, когда малыш станет старше. Если станет.

Он задержал взгляд на лице ребёнка, когда тот также внимательно смотрел на него в ответ, и выдохнул.

– Давай заставим это работать, малыш, – сказал он, обмотав ладонь, и любимым жестом Роуди отсалютовал ею Питеру, который, не долго думая, отзеркалил движение Тони, выглядев при этом одновременно и нелепо, и прелестно.

Убеждённость в том, что Тони всё делает правильно, укрепилась в нём одним днём, который не предвещал ничего плохого.

Их рутина в пещере была своеобразной жизнью на минном поле: не знаешь, когда рванёт, но со временем начинаешь привыкать ощущать себя комфортно при повышенных зонах риска. Что-то вроде адреналина, который захлёстывает тебя, когда стрелка спидометра превышает отметку сто пятьдесят и гоночная траса в боковом стекле сливается в одну сплошную линию. Азарт, смешанный с ощущением приближения опасности, от которого сносит крышу.

Тони испытал что-то подобное в первые дни нахождения в плену.

Но эти чувства, хоть и пробили в нём видимую брешь, не могли затмить тот страх, который охватил Тони, когда в один из дней дверь в их пещеру отворилась, и к ним заявилась группа вооружённых бандитов: не тех, кто разговаривал с ним впервые, эти были настроены намного агрессивнее. И он подумал: «Вот оно». Теперь всё кончено. Они не успели.

Странным образом в груди поселилось оцепенение, не страх. Поначалу. Но стоило одному головорезу схватить за шиворот Питера так, что ребёнок испуганно вскрикнул, внутри Тони распространился доселе не испытываемый ужас.

– Эй, эй! – он вскинулся вперёд, но мгновенно оказался под прицелом автоматов.

Замерев и подняв руки вверх, как они того добивались, Тони обеспокоенно посмотрел в широко распахнутые глаза маленького ребёнка, грудь которого тяжело и быстро вздымалась, в то время как террорист предпринял попытку без особых церемоний оттащить его к двери.

Тони снова сделал шаг, и один из ублюдков прокричал ему что-то грубое, тыча своим пистолетом в голову Старка.

– Что он говорит? – спросил он нетерпеливо у Инсена, который стоял в той же позе, что и он, вынужденный не двигаться.

– Он сказал: ребёнок вам мешает, – пробормотал лысый мужчина, сглотнув.

– Скажи, что он нужен мне, – повысил голос Старк.

Он не был напуган. Он бы так не сказал.

Но мысль, что Питер будет вне поля его зрения где-то там вблизи с этими ублюдками заставила его на мгновение ощутить нехватку кислорода.

– Мы сделаем ракету в срок. Он будет полезен, – Тони зарычал.

Безмозглый террорист, ухвативший Питера за ворот рубашки и оттягивающий её вверх, так что это доставляло дискомфорт мальчику, вынуждая его стоять на цыпочках, действовал Тони на нервы. Будь у него оружие, он бы заставил этого громилу прилечь на стоявшие рядом поддоны… навсегда. И стёр это глупое выражение с бестолкового лица, давая понять, что бывает с теми, кто прикасается к ребёнку. К его ребёнку.

Какого чёрта они от них хотели?

Инсен в этот момент заговорил, передавая недавние слова миллиардера террористам, и его голос как всегда звучал спокойным и уравновешенным, в отличие от Старка, который не считал нужным сдерживать свою раздражённость происходящим. Ему было плевать на обращённые к ним пушки, он видел перед собой мальчика, которого хотели у него забрать, и совершенно точно не намерен был позволить этому случиться.

Питер выглядел напуганным, но, несмотря на это, малыш не плакал и не кричал, оставаясь тихим, как и всегда. Он безуспешно и слабо попытался выбраться из-под хватки ублюдка террориста, когда его схватили, но сейчас стоял спокойно, и лишь во взгляде можно было заметить остекление, свидетельствовавшее о непролитых слезинках. Чёрт. Тони попытался ободряюще ему кивнуть, когда ребёнок поднял глаза на него, и послал ему мысленные установки безопасности.

Малыш должен был знать, что ему нечего бояться. Что Тони найдёт способ ему помочь.

Террорист, стоявший ближе всего к Тони, указал на хирурга пальцем.

– По его словам, – Инсен перевёл для Старка то, что сказали ему в ответ, – у вас уже есть один помощник, два чересчур много.

– Передай, что если они хотят, чтобы я сделал эту чёртову бомбу, им следует делать, что я велю, – выдавил сквозь зубы Тони, понимая, что играет в жестокую игру. Если он разозлит их, это могло обернуться для нынешней ситуации ещё страшнее, но пока у них не имелось других вариантов.

Инсен тоже не разделял уверенности в необходимости таких мер.

– Не думаю, что вы можете позволить себе им угрожать, – пробормотал мужчина вполголоса, но Тони лишь упрямо мотнул головой.

– Сформулируй это как просьбу, – сказал он, с трудом контролируя дыхание. – Я знаю, у тебя получится.

Часть его надеялась, что это сработает. Но другая, более рациональная часть, вопила о том, что они в ловушке и что их планам о спасении не суждено сбыться. Если ребёнок при этом пострадал бы, Тони прекрасно понимал, что он не смог бы довершить начатое. От одних картинок, проносившихся перед глазами, у него подкашивались колени. Сейчас или никогда. Или он вернёт Питера или всё это будет бессмысленно. Он был готов действовать безрассудно, и, пусть костюм ещё не был полностью создан, у них в наличии имелось несколько ручных ракет. Этого будет достаточно, чтобы уничтожить шайку, которая сейчас заявилась к ним, но что потом?

Мысли кружились в его голове, настойчиво разыскивая наиболее благоприятный ход развития события, пока Инсен вёл переговоры.

Тони не знал, откуда это взялось в нём. Такое мощное желание защитить, способное пробудить в нём что-то животное. Что-то бурное лилось по его венам, напоминающее ярость вперемежку с неистовством, которое рвалось вперёд, как посаженные на цепь псы.

И когда террорист отпустил ребёнка, который тут же бросился в объятья Тони, словно к важнейшему человеку в его жизни, когда, цепляясь крохотными пальчиками за плечи и уткнувшись ледяным носом в шею опустившегося перед ним на колени миллиардера, заплакал, Старк осознал две вещи.

Первое, что он оказывается мог по-прежнему бояться. Но страх за жизнь Питера был во много раз мощнее, чем то, что он испытал, переживая пытки и угрозы террористов в свою сторону. И второе, что Тони озвучил шёпотом, когда они с Инсеном и мальчиком вновь остались наедине в пещере, переживая последствия недавнего перенапряжения:

– Я вытащу вас отсюда. Тебя и Питера. Я вытащу вас, – пообещал он, обнимая мальчика.

Здесь не было отважного героя, который пришёл и спас бы их. Надежда оставалась только на Тони. Либо он, либо мальчик умрёт. Других шансов у них не могло быть.

И Тони намерен был выполнить своё обещание.

Chapter Text

Тони услышал приглушённый всхлип, уже догадываясь, что это могло значить, и в этот раз его тело действовало само без промедлений и не затрачивая лишних усилий мозга на обдумывание сомнений.

Обеспокоенный он подорвался со стула, отбрасывая запутанные провода, с которыми возился последний час, и бросился в сторону прозвучавшего шумного вздоха, пересекая разделяющее его пространство до мальчика, спавшего на соседних поддонах и застигнутого в данный момент ужасным кошмаром, в один большой прыжок. Тони опустился на корточки перед свёрнутой грудой одеял, игнорируя протесты его коленей, издавших возмущённый хруст при соприкосновении с жёстким полом, и аккуратно, стараясь не сильно напугать, дотронулся до плечика Питера, слегка его встряхнув.

– Малыш? – ласково позвал он ребёнка, не решаясь усилить громкость.

Он никогда не будил кого-то от кошмара, но отчего-то знал, что в этом деле следует проявлять сдержанность.

– Ну же, парень, это всего лишь кошмар, – его рука оказалась в волосах Питера, медленно оглаживая кожу головы и зарываясь в кудри, – давай, просыпайся, Пит, поверь мне, тебе будет лучше, когда ты проснёшься. Оставь этот ужасный кошмар позади, давай же.

Ребёнка бил озноб, и сквозь плотно зажмуренные веки проступали мелкие слезинки, скатывающиеся по щекам. Но он по-прежнему был очень тихим. Почти бесшумным.

Если бы Тони не бодрствовал в этот момент, то, вероятно, даже не услышал бы негромких шорохов простыней и приглушённых вздохов. Инсен спал в дальнем углу, насколько мог судить миллиардер, у мужчины был удивительно крепкий сон. Питер, казалось, был обречён находиться один на один с кошмаром, как это бывало миллион раз до этого.

Но Тони больше не намерен был оставаться в стороне. Больше нет.

Дыхание Пита было очень поверхностным, рваным и каждый вздох сопровождался нервным подёргиванием губ и усиливающимся напряжением в кулачках, которыми малыш сжимал ткань одеяла. Тони почувствовал, что его собственное горло сдавливает паника, и постарался не дать ей взять верх. Но было сложно внятно мыслить, и он проигрывал в пух и прах своим собственным чувствам, когда видел перед собой задыхающегося ребёнка.

Питер не мог дышать.

Питер не мог дышать.

Дерьмо!

Это был уже не просто кошмар. Ему нужно было разбудить ребёнка прямо сейчас. Прямо сейчас!

– Питер! – громко произнёс он сорвавшимся от тревоги голосом, и малыш судорожно втянул носом воздух, просыпаясь, одновременно пытаясь вырваться из крепкой хватки Тони.

Старк испустил из себя долгий облегчённый вздох.

Боже. Кажется, он посидел на несколько волос.

Он убрал руки с плеч Питера, когда тот начал отстраняться от мужчины, давая тем самым малышу необходимое пространство, но его ладони снова вернулись к ребёнку, найдя мокрые от слёз щёки, когда тот вместо того, чтобы успокоиться, сдавленно и протяжно всхлипнул. Мальчик выглядел таким несчастным с покрасневшими глазами и осунувшейся макушкой, что у Тони заныло сердце.

Его руки мягко огладили заплаканное лицо, пригладили торчащие ёжиком волосы. Он сам не знал, что он делает, но нервные движения всегда были характерной особенностью Тони. В момент, когда его захватывало волнение, требовалось давать волю рукам заземлять себя движениями.

– Успокойся, успокойся, это всего лишь кошмар, – пробормотал он в расфокусированные глаза, но, не найдя там опознавания, снова позвал ребёнка, добиваясь того, чтобы Питер посмотрел на него. – Питер? Питер, это Тони. Тони.

Нужно было привести ребёнка в чувство.

Влажные глаза в окружении длинных ресниц выглядели жалобно. На дне расширенных зрачков в приглушённом свете дальней лампы трепыхалось замешательство и хорошо читаемый испуг.

– Всё хорошо, слышишь? Всё хорошо, ты в безопасности, в безопасности, приятель.

Он повторил это слово ещё несколько раз, заверяя малыша, что ему больше не о чём беспокоиться, вложив в тон голоса столько утешения, сколько смог, лелея надежду, что Питер тем самым, хоть и не зная, как переводятся иностранные для него фразы, поймёт Тони.

Что он ещё мог сделать? У них была чёртова пропасть в языковом барьере, огромный пробел там, где требовалось понимание и доверие. Было ли достаточно простых жестов для формирования этого нерушимого пласта, того, что могло поддерживать хрупкое равновесие малыша в их нынешних условиях?

Беспомощность не была чувством, к которому Тони привык. Но именно её он испытывал, глядя на мальчика, который волей жестокой судьбы был заперт вместе с ним и так доверчиво смотрел на него в ответ, только что чуть было не задохнувшись от пережитого кошмарного сна. Сна, из которого Тони не смог вытащить его своевременно, как требовалось сделать.

Старк поднялся, чтобы сесть поближе на освободившееся место на постели и внезапно, как только он это сделал, руки мальчика обхватили его торс, притянув в крепкие, почти болезненные объятья и заставив врасплох.

Питер зарылся носом в его рубашку в районе груди, поджал под себя ноги и буквально вжался в Старка, словно искал убежище от мрачной сырости пещеры и блуждающих в сумраке монстров. Только эти монстры прятались совсем не в тени, а на виду, под прожекторными лампами за их дверью с оружием в руках.

И мальчик желал его защиты от них всех. Защиты Тони. 

На мгновение потеряв способность ясно мыслить, Старк замер от неожиданности, широко раскрыв рот, не зная, как ему следует реагировать на такую повышенную потребность Питера в тактильности с ним.

Этого он не предвидел.

Ребёнок тяжело дышал, и Тони испугался, что у мальчика такими темпами случится гипервентиляция. Старк постарался выровнять своё собственное дыхание и – наконец решившись что-то сделать – успокаивающим жестом провёл рукой по всё ещё подрагивающей от пережитого спине Питера.

– Просто кошмар, всё хорошо, дыши, Пит, дыши, – он не знал, как ему успокоить мальчика, и ужас от бессилия обернулся непрекращающимся потоком слов, за которыми Тони не уследил. – Знаешь, если я засну, думаю, мне тоже приснится что-то ужасное. Поэтому я не сплю как можно дольше, пока меня не сломит усталость. Дурацкая затея, сам знаю. Но так проще… да, нам всегда проще избегать того, что нас пугает. Но, чёрт возьми… к сожалению, постоянно бегать от кошмаров не удаётся. Но ты справляешься, ты чертовски сильный парень, выдержал это испытание и, смотрите-ка, пролил лишь самую малость слезинок, да? – он заглянул в глаза малышу, который – о чудо – начинал понемногу успокаиваться.

Бессвязная болтовня Тони была этому причиной или же он просто постепенно приходил в себя, Старк не сильно рвался выяснять причину. Ему было достаточно видеть взгляд каштановых глаз, внимательно смотревших на него, в которых больше не плескался ужас, чтобы почувствовать радость.

– Ты не понимаешь ни слова, для тебя мой язык - сплошная тарабарщина, не так ли? – усмехнулся Тони, склонив голову снова к затылку малыша, чувствуя, что тот охотно прильнул к контакту. – Может, это и к лучшему. Я совсем не силён в словесном утешении. Поверь, приятель, лучше тебе не понимать мой бессвязный бред.

Постепенно дыхание мальчика выравнивалось, он ни разу не пошевелился в объятьях Тони, но Старк чувствовал, что малыш расслаблялся по тому, как уходила скованность и тяжесть в охватываемых его торс руках.

– Вот так, спокойно, Питер, дыши, тшш... всё хорошо, – продолжал бормотать он, уткнувшись подбородком в затылок ребёнка. – Всё хорошо…

Не сразу, но Тони заметил, что вместо того, чтобы судорожно цепляться за него, как раньше, ребёнок выводил круги на его груди, пальчиком едва касаясь ядерного реактора, явно завороженный его светом. Он не стал прекращать робкое исследование, и обрадованный, что Питера не пугает это странное гудящее приспособление, успокоился, позволяя ребёнку использовать реактор как ночник.

Он не знал, сколько времени они потратили на это, прежде чем малыш задремал. Прямо у него на руках.

Тони Старк не обнимал других людей, сводил на минимум телесные контакты, держал дистанцию при любом разговоре, если за этим не кроилось обещание продолжительной ночи, полной поцелуев и секса, конечно. И уж точно он не позволял хоть кому-то пачкать свою одежду слезами или, не дай бог, соплями. Но сейчас… сейчас вся эта чушь не имела значение. Важен был лишь этот маленький беззащитный ребёнок, сопевший ему в шею сквозь забившийся от рыданий нос.

Мысль, закравшаяся в голову Тони, была мимолётной, но уверенной. Он вдруг понял, что готов вытащить отсюда Питера даже ценой собственной жизни, чёрт возьми. Это укоренялось с каждым днём, росло и пускало корни в нём самом, прочно обосновавшись в груди, рядом с сердцем. Чувство ответственности? Кажется, это было оно, да.

Чёрт, надо же было так влипнуть.

Питер не ел.

Маленький ребёнок лишь отсутствующим взглядом смотрел в миску, пока Инсен безуспешно уговаривал его проглотить хотя бы немного, обеспокоенный, что стадия ПТСР Питера могла обернуться более тяжёлым случаем. Видно, недавний инцидент визита террористов в пещеру оставил в нём травматические впечатления, которые вызвали такую реакцию. Пережитый пару часов назад кошмар лишь утяжелял происходящее.

Тони не знал, что он может сделать. Видеть Питера в таком подавленном состоянии приносило фантомную боль. Он сам едва справлялся с тем, что им довелось пережить, для маленького мальчика подобные испытания должны были казаться непреодолимыми. Тони не часто проводил свободное время со своими родителями в детстве, пережив круги ада с бесконечно сменяющими друг друга безмозглыми нянями, но если бы кто-то схватил его и силой уволок в незнакомую пещеру и оставил с двумя посторонними людьми в окружении оружия, постоянно подвергая стрессу быть убитым, он бы никогда больше не позволил Марии отойти от него ни на шаг. Что до Говарда, то ему были бы прощены все прежние обиды. Он скучал бы по обоим родителям, скучал бы по своим игрушкам, роботам и своей комнате, он бы закатывал истерики и бесконечно плакал.

Питер... Питер этого не делал.

Он был сильным ребёнком. Сильнее, чем когда-либо мог быть Тони в его возрасте в подобной ситуации.

С учётом того, что они не знали, жива ли семья малыша, оставалось только догадываться, о чём размышлял ребёнок в том состоянии, в котором находился сейчас. Мальчик был весьма сообразительным и, вероятно, понимал происходящее слишком хорошо для своего возраста, чтобы боятся неизвестности, которую сулило им пребывание здесь.

Итак, Тони беспокоился. Он не видел проблеска уже знакомой ему беззубой улыбки с тех пор, как в пещеру вторглись террористы, и то, что Инсену удалось немного покормить ребёнка, едва ли казалось победой. Да, Тони беспокоился, и... он был в растерянности. И ещё он был... зол?

Чёрт, он не в ладах с собственными чувствами, чтобы находить название тому, что ощущал, кто бы мог подумать?

Это казалось в новинку. Ему следовало сосредоточиться на имеющейся проблеме, для блага самого же Питера, погрузиться в проект, чтобы они могли покинуть это проклятое место как можно скорее. Но когда, вместо того, чтобы с энтузиазмом помогать ему после обеда, малыш снова забился под стол, словно откатывая весь прогресс их общения к нулевой точке, Тони осознал, что его собственные действия напоминают работу на автопилоте. И он был настолько несобранным и несосредоточенным, что в какой-то момент ему грозила участь припаленной кожи при сварочных работах.

Так совершенно точно не годилось.

Питер вытеснил в его мыслях любые рабочие размышления. Тони следовало положить этому конец. Броня уже оставалась почти готовой, но сейчас он был просто обязан позаботиться о малыше.

Сняв перчатки и наскоро обтерев испачканные руки, Тони подошёл к столу и склонился перед ребёнком. Свёрнутые одеяла как и прежде лежали в полнейшем беспорядке, и мальчик, сидевший поверх них, выглядел достаточно хмурым. Немного подумав, Тони опустился полностью на пол, чуть-чуть подвинувшись вперёд, чтобы его голова не утыкалась в столешницу.

Питер выглядел слегка дезориентированным, но позволил мужчине проникнуть на его территорию, нехотя отодвинувшись. Кроме как этим своим движением, малыш никак не отреагировал на присутствие Старка и продолжал вращать в своих руках высохший фломастер.

– Пит, смотри, что у меня есть, – начал Тони, протягивая Питеру предмет. – Этот прибор кажется неисправен, м? Может быть, глянешь? С этими проводами нужно что-то наверное соорудить, как думаешь?

Малыш взял механизм в руки и само собой быстро разобрался, куда вставляется провод, впрочем, без привычного воодушевления. Мальчик к тому же не смотрел на Тони и выглядел отстранённым и безразличным ко всему. Старку не удалось отмахнуться от растущей тревоги.

Он мимоходом осмотрел Питера. Рваная рубашка ребёнка выглядела очень изношенной, Тони подумал, что когда всё это закончится, он убедится, что мальчик получит надлежащую гуманитарную помощь после того, как разыщется его семья. Старк не хотел бы, чтобы после пережитого тот когда-либо голодал или испытывал лишения в чём бы то ни было, касалось ли это игрушек, одежды или гранта об обучении, само собой в Массачусетсе. Тони навсегда выжег в своём мозгу образ Питера и не намерен был забывать о нём когда-либо в будущем. Мальчик заручился бы его помощью на всю свою жизнь, в этом не было сомнений. Тони бы даже поспособствовал, чтобы семья Питера переехала бы подальше от Афганистана, возможно в Штаты. Так он смог бы поддерживать с ними связь и следить за благополучием Питера.

Ребёнок внезапно поймал его взгляд, и Тони осознал, что задумался. Подобные мысли о будущем постоянно посещали его голову, но впервые там нашлось место не только для его действий во благо себе, связанных с роспуском компании, возможным романом с Пеппер, парочкой бурных ночей наедине с выпивкой... но и для Питера. Словно мальчик мог стать ячейкой его жизни. Словно он уже стал.

Неожиданная боль в бедре заставила его отвлечься от своих мыслей. Ойкнув от неприятного острого ощущения, Тони заворочался на месте, протянув руку под себя и вынимая оттуда проклятый фломастер, на который он умудрился сесть. От его слуха не укрылось лёгкое фырканье, которое издал малыш при виде его страданий и последующего негодования на пресловутый маркер, но, подняв глаза, Тони не смог запечатлеть ни намёка на улыбку на грустном осунувшемся лице Питера.

Смирившись с поражением, Старк вздохнул. Следовало признать, он по-прежнему не ладил с детьми. Он мог бы перечислить симптомы ПТСР, клинические проявления, стадии, механизмы преодоления, когда-то он читал о подобном и с вероятностью девять и девять десятых процентов мог сказать, что сам находится на одной из стадий сейчас. Но Тони не имел ни малейшего понятия о детях, подвергшихся этому расстройству, он в целом ничего о детях не знал.

Но... он знал Питера. Это имело смысл.

Его рука прокралась в левый карман его брюк, когда Тони нащупал знакомый там рисунок с изображённой бронёй, которую он прихватил с собой ещё тогда. Бумага немного помялась, но в целом это не было так уж страшно. Он какое-то время держал его перед собой, прежде чем подхватить отброшенный фломастер и пририсовать к изображенному на рисунку человечку с большим круглым шаром в груди шлем. Потом, увлёкшись, Тони добавил две ручные ракеты на каждое запястье и реактивные турбины за спиной, изобразив парочкой штрихов огонь, словно костюм взлетал в воздух. Получилось очень достоверно.

Он краем глаза видел, что Питер был полностью сосредоточен на разглядывании рисунка, но, только искоса взглянув на ребёнка, убедился, что манёвры Тони пришлись малышу по вкусу. По крайней мере его глаза горели прежним воодушевлённым детским восторгом, хотя безразличное выражение лица по-прежнему выражало тоску. Но вскоре оно сменилось на что-то более оживлённое, стоило Тони прекратить рисовать.

Немного поразмыслив, Питер перегнулся через руку мужчины, чтобы дотянуться до лежавшего у него на коленях листа бумаги. Тони посторонился. Но Питер не забрал рисунок, вместо этого облокотившись о колено Старка, мальчик уверенно добавил своим фломастером сбоку от нарисованного железного человека новую овальную фигуру. Вскоре стало ясно, что малыш вознамерился нарисовать ещё одного человека в броне, на этот раз чуть меньше ростом и более миниатюрного, чем прошлый. Тони не сразу понял, что Питер рисует ребёнка в железном костюме. Он явно старался, на грязном от сажи личике проступило усилие и увлечённость. Питер вошёл во вкус, взял идею реактивных турбин Старка, пририсовав к маленькому человечку сзади два больших кружочка, которые напоминали скорее два неровных крыла, чем ракеты. Но по довольному лицу мальчика Тони понял, что тот не видел в своей иллюстрации изьянов.

– Хорошая работа, парень, – похвалил его Тони, улыбнувшись.

Питер посмотрел на него недоумевающе, моргнул, но его губы так и не отразили улыбку в ответ.

Вместо этого мальчик поднялся, проигнорировав удивлённый взгляд Тони, который остался сидеть на полу, и подошёл к стоявшему поодаль к ним спиной Инсену, дёрнув его за рукав. Питер протянул мужчине листок, который принёс, после чего, обернувшись, ткнул пальчиком в сторону Тони.

Старк решил, что пора выползти из-под стола, пренебрегая отозвавшимися возмущённым хрустом на такую небрежность суставами. Он был слишком стар для подобного.

– О, не вставайте, – сказал со смешком хирург, заметив его передвижения, – будет жаль, если у вас случится сердечный приступ от такой нагрузки.

– Очень смешно, – прокряхтел Тони, оказавшись на ногах и ткнув себя в грудь. – Эта штука гарантирует отсутствие проблем с сердцем на ближайшие пару десятков лет.

Старк подошёл к Инсену и ребёнку, заметив, что малыш не показывал хирургу рисунок, как он подумал поначалу, а увлечённо выводил какие-то каракули на противоположном листе, лишь отчасти напоминающие иностранные буквы.

– Он спросил вас, – понизив голос, чтобы их не было слышно на камеры, произнёс лысый мужчина, показывая альбомный лист Старку, на котором очевидно и правда Питер написал слова, – создавали ли вы уже ранее роботов?

Тони приподнял бровь в удивлении.

Питер редко общался с Инсеном через письмо. Хотя тот неоднократно говорил о том, что ребёнок умеет писать, сам Тони не был свидетелем этому. До этих пор.

Он перевёл взгляд на малыша, который робко переминался с ноги на ногу, рассматривая свои руки, но изредка с мелькавшим любопытством поглядывая на мужчину. Если Тони сможет перевести Питера и его найденную семью в Штаты, то и познакомить малыша с Дам-И или даже с Джарвисом не составит труда. Вне всяких сомнений, парнишка был бы в восторге.

– Да, парочку я уже разрабатывал, – не без самодовольства сказал он. – Но один из них - не типичный робот, у него нет материального воплощение. Скорее он искусственный интеллект с поразительным потенциалом и похож на голос, который звучит из компьютера. Это реально перевести? – догадался спросить он, когда понял, что сказанное пока не представляет для Питера понимание.

Инсен кивнул и пересказал мальчику слова Тони на его языке. Старк увидел вспыхнувшие искорки восторга в карих глазах, лишённых прежней выразительности, но они быстро померкли.

– Тебе нравятся роботы?

Мальчик слабо кивнул. Он написал что-то ещё на своём листочке, неловко держа ручку, словно каждый символ требовал от него непомерных усилий. Наверное, так писали дети в первом классе? Для этого ему пришлось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до стола, который был слишком высок для роста ребёнка.

– Мне нравится... – прочитал Инсен написанное, после чего нахмурился. – Я... я не знаю, как это расшифровать.

– R2D2, – объяснил Тони, увидев знакомые ему символы, – это из Звёздных войн. Один из роботов. Такая круглая железяка на колёсиках, вечно издающая мерзкий звук...

Питер меж тем продолжил писать.

Инсен усмехнулся.

– Что там? – заинтересованно спросил Тони, заглядывая к нему через плечо.

– Он интересуется, как вы назовёте этот.

Питер указал пальчиком на лежавшую поодаль на другом столе броню. Тони недоумевающе моргнул. Он помнил, что мальчик видел его чертежи и, вероятно, понимал, что они создавали. Но робот? Серьёзно?

– Пока не знаю. Кстати, я тут кое-что придумал, – он похлопал Питера по плечу, начиная понимать, как можно отвлечь ребёнка от плохих мыслей. – Пойдём, ты мне нужен.

Тони уже разработал электродвигатель, который должен был приводить в действие пару внешних механизмов с ременным приводом в ногах костюма и обеспечивать поддержку огромного веса металла. Вместе с тем Старк намеревался использовать технологию репульсоров для полёта, которую ранее разрабатывал для создания Иерихона, но не был уверен, как долго они смогут продержаться с дополнительной тяжестью в виде многотонной груды металлолома. У них не было времени их как следует проверить.

Он хотел вмонтировать репульсоры после того, как закончит с работой функции движения, которую сейчас было бы неплохо испробовать. Они с Инсеном могли бесконечно пудрить мозги ублюдкам из «Десяти колец», создавая маленькие ракеты, выдавая их за прототипы, но начавшаяся сборка костюма могла открыть глаза на правду о том, чем они на самом деле тут занимались, и Тони откладывал это в самую последнюю очередь.

Подойдя к лежавшим частям костюма, которые выглядели сейчас как хлам ненужных запчастей, (они с Инсеном скрывали от камер проделанную работу как могли), Тони достал броню для нижней части ног.

– Подай мне ту штукенцию. Да, да, ту… неси её сюда.

Ребёнок без проблем выполнил требуемое, даже без помощи перевода, и Тони защёлкнул принесённую им внешнюю часть на уже готовую железную ступню. Подняв взгляд, он столкнулся с любопытными глазами, в очередной раз удивляясь тому, насколько по-взрослому Питер смотрел на некоторые вещи, которые для его ума были совершенно непонятливы. Он щёлкнул мальчика по носу, усмехнувшись. Питер слегка раздражённо отмахнулся от мужчины, закатив глаза, почти как настоящий взрослый.

Он сделал движение стопой вверх, и Питер, стоявший поодаль и рассматривающий железные доспехи на столе, вздрогнул, когда они скопировали движение Старка, благодаря тянувшимся к нему проводам. Если не понимать технологию, можно было подумать, что броня двигалась сама по себе, как робот. Вероятно, малыш этого не ожидал и поначалу испугался, пригнувшись под стол, и Тони, видя это, уже вголос фыркнул от смеха.

Инсен, наблюдающий за ними позади, улыбнулся.

Питер шустро приподнялся и нахмурился. Не нужно было знать языка, чтобы понять, что мальчик обиженно надулся, и Тони удержался от ещё одного приступа смеха, вместо этого подозвав ребёнка к себе. Малыш, увидев жест рукой, пересёк разделяющее их с мужчиной расстояние и оказался перед закованной в датчики стопой Тони, осторожно уставившись на неё.

– Нравится? – поинтересовался он, когда малыш с энтузиазмом проследил пальцем за проводом, тянувшимся от стопе к броне.

– Так, а теперь давай вытащим меня отсюда, – он отключил датчики, вытаскивая ногу, пока ребёнок придержал металлический каркас, и повернулся к Инсену. – Неплохо для проекта на коленках, я думаю?

– Насколько я знаю, у вас для работы над этим был вполне приличный стол.

Тони вперил в хирурга насмешливый взгляд и махнул рукой на Питера.

– Давай, – подмигнул он малышу, – ты следующий.

Вспыхнувший восторг был тем, что Тони ожидал получить. Питер, теперь напоминающий самого себя, воодушевленно завибрировал на месте, пока Старк подключал к его ноге датчики. Инсен проследил за ними взглядом.

– Надеюсь, вы не собираетесь создавать для него отдельный костюм?

– У нас нет на это времени, – ответил Тони.

Их задумка состояла в том, что броня должна была расчистить им путь, а машины, стоявшие на вьезде в лагерь, послужили бы транспортом для возвращения в цивилизацию.

В отдельных костюмах для Инсена или Питера не было необходимости. Но сама идея… была хороша. На будущее. Возможно когда-нибудь… Тони отогнал от себя эту воодушевляющую мысль.

Он с усмешкой следил за сменяющейся чередой эмоций на лице Питера, когда ребёнок шевелил стопой назад и вперёд, сосредоточенно наблюдая за каждым движением шарниров.

– Они подумают, что это лишь робот для игр Питера? В этом ваша затея? – поинтересовался хирург, понизив голос.

– Я думаю, мы убиваем этим нескольких зайцев, – Тони усмехнулся.

Он был рад снова услышать смех ребёнка. И пусть это не отменяло всё произошедшее, но определенно давало надежду. То, что им было нужно сейчас. Надежда, что всё наладится. Надежда, что они выберутся отсюда с минимальными потерями.

Надежда, что у Питера есть будущее.

Надежда стоила того, чтобы за неё бороться...

Chapter Text

Для Тони не было приятнее звука, чем хлопки двигающихся лопастей вертолёта, когда над ними пролетела военная вертушка, обдавая сильным порывом жаркого воздуха.

Облегчение, затопившее его, было сродни вкусу виски после изнуряющего дня: столь же утешающим и желанным. Всё это время он избегал думать о том, что произойдёт с ними, если долгожданная цивилизация так и не появится на горизонте, и спасительной мысли о поисковой операции, которая обязана была развернуться после его исчезновения, даже не было в фокусе. Тони не мог позволить себе надеяться на чужую помощь, на то, что его по-прежнему ищут, несмотря на пройденное время, на то, что в определённый момент появится кто-то неизвестный, кому будет выгоднее спасти Тони, нежели убить – лелеять подобный исход событий казалось глупой затеей. В последнее время он не сильно полагался на удачу, а точнее сказать, она сама давно не обращалась в его сторону.

Но спасение всё же нашло их само. Вертолет означал, что они не умерли здесь в окружении бесконечных песков на палящем солнце от обезвоживания и усталости, не достигнув спасения – конечного пункта их плана. Плана, который, стоило упомянуть, трещал по швам уже в самом начале выполнения и был обречён на провал.

Загрузка костюма требовала времени, «Десять колец» не собирались давать им такую возможность, и всё разваливалось на осколки. Тони намеревался ни в коем случае не дать возможности террористом проникнуть в пещеру и должен был уводить их вперёд, прикрывая Инсена и ребёнка, как живой щит. Они с хирургом обговорили, что им разрешено было выйти из укрытия только после характерного сигнала, который послал бы им Тони, и после окончательного разгрома лагеря оставалось только завладеть одним из джипов, припаркованных на окраине поселения. Инсен должен был прятаться до последнего, вместе с ребёнком, пока Старк не отправит на тот свет всех террористов, расчистив им путь. Должен был.

Всё произошло по-другому. Совершенно не так, как планировалось. Инсен… Чтож, он спас их жизни тогда, пожертвовав собой. Чёртов герой.

Оказалось, что семья мужчины была уже мертва. Оказалось, что джипы находились на линии огня и повреждались довольно легко от автоматной очереди, накрывшей лагерь. Оказалось, что застрять посреди пустыни из-за пробитого бака, являлось довольно огорчающим. Оказалось, что им предстояло бороться за жизни уже с обжигающим солнцем из самого пекла, которое в кровожадности не уступало террористам. И пока над ними не показался вертолёт, Тони окончательно был готов увериться, что итоговый счёт останется не в их пользу.

Тони истекал кровью. Броня защищала от пуль, но гнулась под их тяжестью, оставив на коже синяки и порезы, которые кровоточили и от соприкосновения с бесчисленными песчинками, нагоняемыми воздухом, раздражающе пощипывали. Его плечо, кажется, была сломано. Он не знал, когда это произошло, благо Тони умел управлять машиной без необходимости использовать обе руки, и это досадное происшествие не повлияло на их спешное бегство. Но он должен был признать, что, когда выветрился адреналин, адская боль в плече стала приносить определённое неудобство.

В горле пересохло от недостатка влаги: они взяли с собой необходимый провиант на подобный случай, но пластиковая бутылка проткнулась одной из отколовшейся деталью внутри салона, пролив большую часть воды. Оставшееся Тони экономил как мог, прежде всего по чуть-чуть отдавая Питеру.

Мальчик был слаб. Тони завернул его во все тряпки, которые у них имелись, защищая от безжалостных лучей солнца, и старался всячески поддерживать в нём жизнь, сделав своим важнейшим приоритетом. Он снова и снова нашёптывал на ухо малышу, что они выбрались, что, пусть и застряли здесь, но помощь скоро должна была прибыть, и что всё будет хорошо. Что они были на пути к безопасности.

Безопасность.

Это слово уже было знакомо Питеру, и он отрешённо кивал каждый раз, когда оно срывалось с губ Старка отчаянным шёпотом, и волочился рядом с мужчиной, крепко сжимая в своих маленьких пальчиках его ладонь. Мальчик не пролил ни слезинки, и Тони считал, что шок был тому объяснением.

В какой-то момент ему пришлось взять ребёнка на руки, когда он сам едва держался на ногах.

– Мы здесь! – закричал Тони в след вертолёта, изнывая от прильнувшей к нему радости и одновременно ужасаясь мыслью, что тот пролетит мимо, так и не приземлившись. – Мы здесь…

Может быть, они с Питером умерли, и сейчас их встретит печальная фигура Инсена, спустившаяся с того света, чтобы забрать их? Может быть, это будет Мария или Говард? Тони начинал бредить, он сам это понимал. Его мрачные мысли являлись отголоском отчаяния, которое звучало как поражение.

Инсен умер из-за него, и теперь Питер тоже умрёт.

И во всём этом была вина Тони.

Он ничего не продумал. У него не получилось.

Должно быть, это была кара за все преступления, которые совершались за счет деятельности его организации, за то, что «Старк Индастрис» выпускала в продажу каждый день, неся смерть и разрушения, создавая оружия смерти на заводских конвейерах. Должно быть, это была кара за то, что Тони большую часть своей жизни был нелучшим человеком, кто знает.

Но вертолёт остановился, и, подняв глаза, Тони увидел лицо Роуди сквозь защитную маску военного костюма первого солдата, который подошёл, а его голос зазвучал знакомым тоном:

– Как прошло веселье?

Он бы улыбнулся сейчас от уморительного вопроса, казалось бы, прозвучавшего словно из прошлой жизни, но сейчас было важнее убедиться в состоянии Питера.

– Мальчик, – пробормотал он, едва вспомнив, как говорить, внутри в нём по общущениям будто плавились лёгкие. – Помогите ему.

– О боже, – пробормотал кто-то из солдатов. – Откуда здесь ребёнок?

Один военный попытался забрать у него Питера, но Тони, иступлено моргая, сжал пальцы на обмякнувшем теле малыша лишь сильнее, дрожа от перенапряжения. И лишь спокойный голос его друга - с ума сойти, его друг жив, и он здесь – заставил Старка ослабить хватку.

– Отпусти его, Тонс.

После чего мир погрязнул во тьме.

Почему приборы в больнице издавали такой мерзкий звук?

Разве нельзя было включить чёртов бесшумный режим или вместо дребезжащего писка, проникающего в его голову вместе с пульсирующей болью, заставить это дурацкое оборудование играть расслабляющие сонаты. Бах? Бетховен? Что угодно, пожалуйста.

Тони терпеть не мог Бетховена, это был самый ненавистный ему композитор, хотя он не мог сказать лучшего о всей классической музыке в целом. Проведённое в бесчисленных походах на концерты детство, куда Мария непременно брала сына с собой для культурного просвещения, оставило в нём память в виде непереносимости образцовых музыкальных произведений. Может быть, поэтому он так любил рок, за одно только то, что ему были присущи все виды пренебрежения правилам академической музыки.

Исключением из классики для него являлся, разве что, Доменико Скарлатти, выдающийся исполнитель, который к тому же, был итальянцем, (что его уже немало красило), написавший одно своё произведение, просто позволив своей кошке пройтись по клавишам фортепиано. В этом было что-то.

В любом случае когда-то в детстве наводящая на сон музыка сейчас могла бы успокоить его нестабильные нервные импульсы, расшатанные пережитым ужасом пыток и плена. А стакан виски мог бы поубавить в нём желание придушить всех и каждого, кто считал своей обязанностью удержать Тони Старка в постельном режиме. У него не имелось ни того, ни другого. К сожалению.

Раздражающий медперсонал, хоть и убравшийся восвояси, но успевший в значительной степени испортить ему настроение, проигнорировал просьбу Тони принести ему выпить. Хамство, не иначе. И их постельный режим был отвратительным пожеланием. Тони было лучше знать, когда и сколько его собственному организму необходимо времени для отдыха. Немыслимым делом являлось предлагать ему что-то сверх меры. Он мог красочно послать их всех к чёрту, что и, не долго думая, сделал.

Тони хотел отсюда уйти. Нет, сбежать. Наличие незнакомых людей в медицинской форме, в военной, с погонами или, что ещё хуже, в костюмах… с их пристальным фальшивым добродушием и участливо задающих вопросы, на которые он не хотел отвечать, не соответствовали его требованиям. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Он хотел Малибу и Пеппер. А ещё он хотел, чтобы Питер очнулся.

Ребёнок спал, обмотанный всякими трубками и капельницами, пока приборы рядом следили за его состоянием, выдавая отмеренный ритм раздражающего писка. Тони, не мигая, смотрел на мальчика, потеряв счёт времени. Он сидел на неудобном кресле напротив кровати ребёнка, жёсткие пружины впивались ему в поясницу, а от обременительно дискомфортной позы затекло всё тело. Едва ли его испытавшие все прелести изнеможения конечности выдерживали такой стресс после неприятного знакомства с песочными ветрами и трёхмесячного плена. Но переход из своей палаты в палату Питера уже стоил Тони всех сил, и в данный момент, чтобы заставить себя даже дойти до ближайшего дивана, требовалось выиграть спор с самим собой и неподъёмными ногами.

Он чувствовал себя уставшим и разбитым.

Писк приборов раздражал. Хотя он прекрасно понимал, как устроено устройство. Звучание было разработано таким образом, чтобы сигналить тревогу, если здоровье мальчика оказалось бы под угрозой, но в радиусе зоны видимости палаты за дежурным медсестринским постом не было ни одной медсестры, которая могли бы это услышать, если бы что-то случилось. И подобная халатность возмущала Тони. Какого чёрта? У них в этой дерьмовой больнице была острая нехватка персонала? Конечно, он не мог забыть о бедственном положении страны и введённом военном положении… Но они могли сделать одно единственное исключение ради ребёнка, который нуждался в соответствующем должном внимании к своему состоянию, и быть более заинтересованными в его выздоровлении, чёрт возьми?

Палата Питера находилась в отделении реанимации и интенсивной терапии, вход сюда являлся запрещённым для гражданских лиц. Тони по всем правилам нельзя было присутствовать здесь, но, честно говоря, ему было плевать. Он устроил скандал, когда очнулся и не смог найти мальчика, осыпал оскорблениями своего лечащего доктора, который рекомендовал ему постельный режим и сотней угроз и заверений о подаче заявлений в суд наконец-таки добился того, что главный врач, прибывший на его крики, отвёл его сюда. Он мог предположить, что это было скорее согласие на уступки, чтобы он заткнулся, чем искренняя обеспокоенность последствиями и запугиванием, которыми Тони расшвыривался, чтобы получить то, что он хотел.

Его заверили, что мальчику оказывают лучшие услуги по восстановлению, и Тони собирался удостовериться в этом лично. Впредь он не намерен был уходить, даже если бы его усыпили или заставили силой.

Посредством его приказаний (медицинский персонал за глаза, вероятно, уже прозвал Тони наглым взыскательным буржуем) Питера перевели из обычной палаты в ту, что числилась палатой повышенного комфорта, единственную, которую они нашли свободной во всей больнице. В отделении реанимации... Питеру не делали никаких операций, он просто был истощён и немного ранен, парочка порезов красовалась на лице, и обожжённая местами кожа лишь выглядела такой страшной, врачи обнадёживали, что он быстро пойдёт на поправку при должном уходе. Но надпись, мигающая красным на выходе из блока, всё равно заставляла сердце Тони сжиматься от страха, напоминая, что всё могло обернуться для мальчика иначе. При иных событиях и с более ужасающими последствиями. Намного… намного хуже.

И наблюдая за поднимающейся и опускающейся грудью ребёнка под мерный писк приборов, Тони медленно сходил с ума. Казалось бы, присутствие цивилизации, обеспокоенное лицо живого Роуди рядом и заверения о том, что Тони легко отделался, должны были вселять спокойствие. Но что-то всё равно ломалось в нём каждый раз, когда он давал себе позволение думать, что кошмар, который он пережил, теперь позади. Как будто Тони никак не мог перевести собственный внутренний режим на состояние покоя и безмятежности, его заклинило и замкнуло на положении «боевая готовность», и запасные резервы застыли в ожидании опасности.

Поэтому когда кто-то неожиданно опустил руку ему на плечо, реакция тела Тони последовало незамедлительно, и мужчина вздрогнул, ощутив, как ускоряется его бешенный пульс.

– Вот ты где.

Он резко и дёргано обернулся, чтобы увидеть как Роуди - всего лишь его друг - предостерегающе поднял ладони вверх, удивлённо посмотрев на него. Облегчение казалось столь же острым, что и приступ паники, и, очевидно, Тони не смог удержать ни одну из этих двух эмоций в себе, и они явно отразились на его лице, что помрачневший взгляд Роуди сделался более цепким.

– Эй, привет, – сказал тот тихим приглушённым голосом, почти шёпотом, явно опасаясь реакции Тони, – спокойно, здоровяк, это всего лишь я.

– Привет, – потирая переносицу пальцами, пробормотал Тони.

Находясь здесь в больнице, он словно был во сне и происходящее казалось чересчур невозможным для понимания. Само собой, он остро реагировал на чужое присутствие, когда провёл три месяца в чёртовом плену.

Три месяца.

Да, он уже испытал шок от осознания, что тот ужас, который Тони испытал, длился всего три дерьмовых месяца.

– Ты как? – участливо спросил Роуди, присаживаясь на стоявший напротив кровати диван.

Он использовал тот самый тон, успокаивающий тон, который теперь применял, чтобы разговаривать со Старком, будто от резкой интонации голоса тот мог разбиться вдребезги. Учитывая, как он реагировал на простые прикосновения, очевидно, Роуди думал так небезосновательно. Должно быть, Тони производил впечатления человека, который готов вот-вот рассыпаться на кусочки.

– Среднее обезвоживание, незначительные ушибы, синяки, сломанная рука, в целом ничего смертельного, – перечислил он устало и внезапно почувствовал желание сменить позу.

Он, кажется, сидел так уже целую вечность.

Затекающее тело отослало ему благодарственный отзыв.

Со стороны Роуди послышалось надутое фырканье.

– Если бы я хотел знать о твоём физическом состоянии, я бы глянул в твою медицинскую карту.

– И почему не глянул? – поднял бровь Тони. – Заранее предупреждаю, чтиво не из простых, спросонья разобраться проблематично, пробовал, на личном опыте говорю, – он поднял глаза на друга, заметив, что тот, сохраняя слегка отчитывающий образ «плохого папочки», всё же усмехнулся на этих словах, оценивая чувство юмора Тони, которое всё ещё было при нём, но укоряющим жестом покачал головой.

– Тони...

– Я в порядке, в порядке.

От внимательного взгляда Роуди, буквально сканирующего его как рентгеновское оборудование, хотелось куда-то спрятаться, и Тони решил, что уставиться на собственные ладони будет совсем не неприлично в данном случае.

– Просто… – он вздохнул, – ошеломлён, опустошён, чувствую себя будто на вечеринке, которая пошла не по плану и в самый разгар кто-то захлебнулся выпивкой.

– Сомневаюсь, что сравнение…

– Иными словами, паршиво, – вырвалось у Тони, хотя он не желал делиться подробностями.

Собственный голос показался ему чужим, но говорить о себе всегда представлялось для Тони слишком большим откровением, которое можно было позволить не со всеми, и каждый раз это требовало огромных усилий, у него не имелось навыков к душевным разговорам, не после детства, проведённого бок о бок с Говардом. Но, видит бог, он пытался... с Пеппер и Роуди он пытался. Хотя иногда это было похоже не на попытки, а на неизбежное принятие проигрыша.

Сейчас как-никогда хотелось держать все свои мысли и переживания глубоко погребёнными внутри. Разобраться бы самому с тем, что он чувствовал, прежде чем вываливать проблемы на друга, который не заслуживал видеть нервный срыв Тони, к которому он был близок. Эйфория от избегания участи смерти и присутствующий страх о том, что опасность каким-то образом вновь настигнет его - всё это было эмоционально выматывающим, теперь он знал наверняка. Посттравматический стресс был худшим, что могли испытывать люди.

– Выглядишь ты примерно так же, – сказал Роуди.

– Паршиво?

Друг склонился к нему, оценивающе рассматривая лицо Старка, после чего небрежно высказал:

– Так, словно это ты сам был тем, кто захлебнулся выпивкой на той вечеринке.

Тони не удержался от слабой улыбки.

Боже, он скучал по этому парню.

– Будь это так, у меня было бы жуткое похмелье, а не пугающая ясность сознания, – фыркнул Тони в ответ и поправил обмотанную повязку, которая норовила съехать с его плеча, слегка поморщившись от боли.

Действие обезболивающих ослабевало. Нехороший знак. Он немного лукавил, ясность сознания ему не грозила благодаря волшебному свойству влитых в его организм всяких средств, но они теряли свою магию. Тони предпочитал быть под эйфорией наркотиков, затуманивающих сознание и позволяющих хоть на неопределённый срок немного забыться, чем бороться с кошмарами наяву.

– Я приказал готовить самолёт, – услышал он голос друга сквозь свои собственные мысли, – через полчаса он будет ждать тебя на вертолётной площадке во дворе.

Какой к чёрту…

– Что? Нет, мне не... Я не говорил, что мне нужен самолёт, – слегка озадаченно произнёс Тони, обернувшись.

Это было совсем необязательно. Он ни о чём таком не просил и уж точно не собирался соглашаться на вылет так рано, слишком рано, только не сейчас, когда Питер…

– Я подумал, – Роуди выглядел сбитым с толку, – что ты хочешь вернуться в Штаты как можно скорее и…

– Нет, чёрт возьми, нет! Я… я не вернусь, пока ребёнку не станет легче, – низко прорычал Тони, отчего-то испытавший острый укол недовольства.

– Ребёнку?

– Питеру.

Чёрт возьми. Малыш ещё даже не приходил в себя, разве мог Тони уехать прямо сейчас, не убедившись, что здоровье Питера больше не было под угрозой, не проконтролировав его возвращение в семью, если... если его семья была жива. В ином случае... Боже, он даже не знал, что намерен делать, как только они выберутся из плена, не загадывал так далеко, и сейчас всё казалось таким запутанным. В любом случае Тони не думал о возвращении в Штаны в данное время, и предположение Роуди выбило его из колеи. Как друг не понимал этого? За исключением... что он и правда не понимал.

Не мог знать.

Роуди видел их в пустыне, но о истинной роли мальчика в жизни Тони за эти три месяца, догадаться никак не имел возможности. Неудивительно, ведь у них обоих впервые состоялся более менее личный разговор за всё время, проведённое в больнице. 

– Чёрт, я же вас не познакомил, – внезапно понял он, – Роуди, это Питер, он... он... – он такой же сломленный, как я, – я вытащил его из того лагеря.

– Из лагеря, в котором тебя держали? – слегка озадаченно произнёс Роуди, поглядывая на ребёнка. – Как он туда попал?

– Я... я не знаю.

Тони тоже сосредоточил своё внимание на малыше, не без облегчения заметив, что ребёнок выглядел уже не таким бледным, как пару часов назад. Медсёстры ранее очистили личико Пита от сажи и песка, но он по-прежнему казался очень хрупким и маленьким на фоне широкой постели… таким крошечным.

Небольшую ссадину чуть выше брови ребёнка заклеили пластырем, который было почти не видно под спадающими на лоб кудряшками, а потрескавшиеся губы, уже возвращающие характерный здоровый цвет, всё ещё выглядели безжизненными. Его переодели в больничную форму. Тони тоже поначалу заставляли ходить в нечто подобном, но больничная одежда вызывала в нём истинное отвращение, и, сдавшись его доводам, одна хорошенькая юная медсестричка где-то раздобыла для него халат. Спасибо ей за этот акт альтруизма. Он был такого же безликого белого цвета, что и всё вокруг, но ткань казалась на порядок лучше того, что мог предложить Тони более непреклонно настроенный медицинский персонал.

– Ты сказал, – Роуди прочистил горло и опустил руки себе на колени, прежде чем наклониться вперёд, неуверенность и скованность чувствовалась во всей его статной фигуре, – что расскажешь, как там всё прошло.

«Как всё прошло?» – звучало как фраза, которую используют, когда хотят знать, как другой человек провёл свои каникулы. Как прошёл отпуск? Как всё прошло с поездкой?

Тони скривился от непрошеных воспоминаний.

– Рассказывать нечего, Роудс.

Разговоры по поводу произошедшего вызывали в нём яростный протест, отвращение, которое, он чувствовал, ещё нескоро покинет его. Скорей всего, он больше никогда не сможет спокойно смотреть на воду или пещеры. Роуди знать этого не следовало. Как и никому другому.

– Как ты выбрался?

Он прикрыл глаза.

Роуди всегда отлично считывал его состояние, почему же сейчас, когда Тони не желал разговаривать, тот предпочитал игнорировать его ментальные призывы прекратить беседу.

Что он мог сказать? Я создал костюм из железа и уничтожил половину лагеря, прежде чем нам с Питером удалось сесть в проклятый джип и смыться из охваченного огнём места посреди пустыни? Как всё прошло? Меня пытали, морили голодом, я возненавидел себя и лишился друга, но умудрился спасти ребёнка. Слышишь, Роуди? Я спас ребёнка. Удивительный альтруизм от законченного эгоиста, не находишь?

– Обратился с просьбой вернуть меня обратно, – вырвалось у него прежде, чем Тони обдумал, уместна ли в данном случае насмешливая ирония.

Но внутри клокотало раздражение, и ему хотелось выплеснуть его без риска обидеть друга, в своей любимой манере: сарказком.

– Сказал, что забыл кое-что передать одному заносчивому военному полковнику, – договорил Тони, когда Роуди поднял на него глаза. – И они меня отпустили.

Мужчина напротив окинул миллиардера странным взглядом, будто сомневался в его здравомыслии.

– Так прямо и отпустили?

– Да, отпустили, представляешь?

Напряжённость момента схлынула, будто её и не существовало вовсе. Роуди наконец-то фыркнул от смеха, и Тони на какое-то мгновение почувствовал себя немного лучше. Способность шутить по-прежнему присутствовала при нём, даже если он в данный момент боролся с тем, чтобы не вытошнить весь свой скудный больничный перекус, который они скормили ему час назад.

Слышать смех друга было приятным. Он всегда был способен его рассмешить, но, казалось, это было так давно. Словно в иной жизни.

– Знаешь, а мне интересно, – продолжил Роуди со смешком. – И что ты хотел передать? 

Тони беззаботно пожал плечами.

– Что я внезапно вспомнил, почему не люблю Афганистан. Вся эта пустыня, барханы, сухой климат, – он, наигранно вздохнув, махнул здоровой конечностью в сторону, – пейзаж удручающий. Кстати, ты не знаешь, можно ли перелистнуть этот вид на что-то другое?

Посмотрев в направлении, куда он указывал, Роуди моргнул, изобразив удивление.

– Это окно, Тони.

– Да, верно, – кивнул он. – Зашторь, не хочу больше видеть эти дерьмовые пески и солнце. Никогда!

Из него вырвался облегчённый вздох, когда комната погрузилась в приглушённый полумрак. Тони здоровой рукой подтянул к себе неподвижную руку, вокруг которой был обёрнут и перекинут через его голову бинт, едва слышно прошипев ругательства сквозь зубы от неудобства. Он нередко получал повреждения от испытаний своих прототипов, даже однажды сломал большой палец на одной ноге, но руки были его главным инструментом, без которого ни один изобретатель не мыслил своей жизни. Тони возмущала его нынешняя беспомощность.

Роуди с осторожным видом вернулся к нему, но на этот раз отказался садиться, оставшись стоять рядом.

– Всё ясно, – заключил друг, – у тебя ПТСР.

– У меня нет никакого расстройства! – воскликнул Тони от досады. – И говори тише, Питер спит.

– Тони, после того, что ты испытал, неудивительно...

– Я не нуждаюсь в жалости и сочувствии.

– Это не жалость...

– Я знаю, что это такое, – закипел Тони, едва справляясь с собственным гневом. – Я провёл в плену три месяца, а не годы. Может быть, у меня сломана рука, но не шея. Но твой взгляд, – он резко поднялся, игнорируя позорную темноту перед глазами, на миг вынудившую его покачнуться, – заставляет меня думать, что я вернулся назад с отрубленной конечностью или без глаз. Чёрт возьми, – прошептал он в сторону, – я мог вернуться без глаз. Пришлось вы привыкать к смене статуса. Меня бы называли не плейбоем, а калекой. С ума сойти!

Рука Роуди коснулась его плеча, и Тони вздрогнул. Вновь. Его собственные рефлексы требовали должной починки.

– Без рук, – раздражённо отозвался он, откидывая прикосновение, понимая, что жест Роуди был вызван тревогой о его способности устоять на ногах.

Он был способен стоять на ногах без чьей-либо помощи .

– Я рад, что ты вернулся, – обеспокоенные глаза друга нашли его собственные, и Роуди, слегка помедлив, всё же положил свою ладонь на плечо Тони. Хотя и выглядел так, будто имеет дело с яростным диким зверем при этом, – живым, почти невредимым, и, конечно же, рад, что у тебя целы оба глаза. Было бы большой потерей для всего изобретательского мира.

– Ты тоже считаешь, что это выглядело бы ужасно, да? – не унимался он, внезапно представив эту картину перед глазами. – Мне бы пришлось завести собаку-поводыря.

– Тони...

– Я ненавижу собак!

– Тони!

В голосе Роуди звучало возмущение, но они слишком давно знали друг друга, чтобы понять, что оно было лишь напускное. Как и намеренное беспечное ребячество Тони.

Он перестал разглядывать противоположную стену и перевёл взгляд на полковника, внезапно заметив, что изменения от трёх месяцев тоже оставили свой отпечаток на лице Роуди. Друг выглядел значительно старше, чем Тони его помнил, более утомлённым, как будто выбившемся из сил. На заострившемся подбородке была видна лёгкая щетина, совсем незаметная, но для тех, кто знал Роуди, это был характерный признак того, что полковник злоупотреблял невниманием к себе ради каких-то иных дел. Роудс всегда был щепетилен в отношении гигиены, даже более чем нужно, что частенько становилось поводом шуток Старка, но сейчас тот выглядел совсем иначе.

Удержавшись от ехидных комментариев о внешности друга, Тони внезапно ощутил подкатывающий к горлу ком. Мысли вернули его к воспоминанию о Инсене, человеку, другом которого ему так и не удалось стать. Ведь друзья не оставляют тела друг друга гнить под грудой камней в пещере. И уж точно не становятся причиной смерти друг друга.

Слишком губительное наследие несла компания Старков, и ещё больший урон – их необъятное эго. Если бы Тони был более внимателен к деталям своего плана, хирург был бы сейчас жив. Если бы воспринял риски о своей безопасности более вдумчиво и внял многочисленным советам охраны, не поехал в том проклятом автомобиле, как мишень посреди военного поля, Роуди не пришлось бы искать его, наплевав на собственное состояние.

В этой всей ситуации он видел один безошибочный положительный момент, и это был Питер, жизнь которого всё же Тони удалось спасти. Ведь окажись всё иначе, было непонятно, что стало бы с мальчиком, если бы им с ребёнком не пришлось повстречаться в результате таких печальным событий.

Тони удалось вытащить ребёнка из ада, это безусловно не умаливало все его прошлый грехи, но он изначально и не придавал спасению подобный смысл.

Чёрт возьми, они и правда выбрались…

– Я тоже рад, Роуди, – сказал он уже с серьёзным видом, и его голос на середине фразы дрогнул. – Рад видеть тебя... чертовски рад, ты даже не представляешь... Я... я бы обнял тебя, но рука, – внезапно Тони почувствовал, что его притянули в крепкие объятья, и подавился воздухом, едва выдавив сквозь силу: – Такой сентиментальный.

Роудс тотчас отстранился. Его военное воспитание не подразумевало много времени на сантименты, и сразу усмехнулся в ответ:

– На себя посмотри, это что, слеза покатилась?

– Ни в коем случае, – отмахнулся Тони.

Он сглотнул и отвёл взгляд.

– У меня к тебе будет просьба, Роудс.

– Сначала ты должен всем позвонить, – перебил его мужчина. – Пеппер и Обадайя с ума сходили от беспокойства. Я уже сообщил им о твоём прибытии сегодня, думал, ты не захочешь остаться. Поэтому лучше тебе самому сказать им, что задержишься.

Тони вздохнул.

Пеппер... её утешающий уверенный голос он желал услышать с тех пор, как пришёл в себя в той проклятой пещере.

– Вот, держи, – Роуди вручил ему в руки телефон, не шикарную навороченную модель Старка, она, вероятно, отошла в мир иной после того, как на их машину напали, этот девайз был простенький, но тоже новый. Очевидно, один из рабочих сотовых Роудса.

– Спасибо, я... я позвоню, да, позвоню.

Последнее, что он хотел в данный момент, это выслушивать нравоучения Обадайи, который был уделил им большую часть их разговора, лишь в самом начале посочувствовав Тони о его нынешнем положении, прежде чем перейти к делу. Друг отца всегда отличался прагматическим подходом ко всему, что существовало в этой жизни. Он даже в бассейн ходил с включенным телефоном, и, может быть, кому-то он и казался бесчувственным сукиным сыном, но Тони был из тех, кто понимал натуру этого человека. Как-никак, на Обадайи держалась вся компания, он был фигурой, кто заменил Тони отца, терпел все его выходки и устранял последствия, которых было довольно много, от разбитых машин до попавших в сеть компрометирующих фотографий. Но душевность не была его коньком.

Тони любил Обадайю. По-своему любил. Но Пеппер... Позвонить ей сначала казалось жизненно важным в данный момент.

– Я буду поблизости, – оповестил его друг, прежде чем выйти из палаты, оставив Тони наедине с телефоном и с тонной собственных мыслей.